Гвидион ни в чем не участвовал, но, сочувствуя Ллевелису, помогал ему и вот уже час спокойно слушал, как Ллевелис пытается нащупать верную манеру игры, на все лады повторяя:
— Скажите: как вы любите меня? Нет, вы все-таки скажите: как, как именно вы любите меня? Но все же — как?..
— Вот сейчас очень хорошо было. Так и говори. И подпрыгивай вот так, — советовал Гвидион, впуская в комнату Керидвен и Морвидд. — Ого! И вы? — спросил он, видя, что на них надето.
— Мы играем ведьм, — сказала Керидвен. — Ха-ха!
И, в ужасных обносках, они с Морвидд немедленно сплясали бесовские пляски тут же, на холодном полу.
В химической лаборатории полосы красноватого солнечного света падали прямо на стену с портретами великих ученых, благодаря чему Агрикола смотрел на всех с особенно большим сомнением.
— Сегодня мы попробуем получить соли и затем соляные растворы мианитов, — сказал Змейк. — А где, собственно, Телери, дочь Тангвен?
— Она, собственно, за дверью. Она боится, — ответил Афарви. — С тех пор, как она в прошлый раз увидела сухую перегонку флюоратфеанола, она говорит, что лучше тихо пересидит там, внизу, в каменном льве, знаете, там, в пасти у него, между зубов, потому что очень страшно. Только вы не ругайте ее, пожалуйста. Она вообще очень пугливая. С детства.
Змейк сухо поблагодарил за совет и хотел выйти.
— И… наставник Чэнь говорит нам, что в иероглифе 'учиться' над крышей, под которой пишется 'ребенок', вовсе не когти. Это вариант написания знака 'сяо', маленький. А не когти, — отважился добавить Афарви.
— Вот как? — Змейк на секунду задержал на нем взгляд. — Очень интересно, — сказал он и вышел. Через три минуты он возвратился вместе с Телери, извлеченной из пасти каменного льва. Змейк продолжал разговор, начатый снаружи. Негромко, адресуясь одной только Телери, он говорил:
— Кристаллы солей мианитов окрашены. Соли латтрия — изумрудно-зеленого цвета, соли эрмия — нежно-розовые, соли аидия — розово-фиолетовые, иллирия и иттания — лазурные, цербия — желтые. При этом их невозможно спутать с солями, например, меди, железа или никеля: окраска солей мианитов более сложная, полихромная, — как будто смешали разные цвета на палитре. К тому же окраска этих соединений меняется в зависимости от освещения. Природный аидий встречается на дне мелких водоемов в виде огромных белоснежных полей кристаллов со структурой кристаллов льда. Он обладает пирофорным свойством, то есть самовоспламеняется на воздухе.
— Да? — вырвалось у Телери.
— Горение природного аидия производит незабываемое впечатление: кажется, будто пылает снег, — продолжал Змейк. — После сгорания все пространство остается покрыто прозрачными кристаллами гидрата латтрия, напоминающими по форме цветы лотоса, розового оттенка. Эти кристаллические образования возгоняются в течение пятнадцати минут, минуя все переходные стадии. Но если гидрат латтрия растворить в небольшом количестве воды, получится жидкость с высочайшей плотностью. Тяжелый шпат, кварц, корунд, малахит и даже гранит, будучи брошенными туда, будут плавать по ее поверхности.
Телери слушала с приоткрытым ртом.
— Так вы хотите увидеть соли мианитов или нет? — спросил Змейк.
Телери робко кивнула.
— Тогда берите в руки колбу, — велел Змейк, — щипцы, горелку, штатив и идите на свое место.
— Ах, Боже мой, всегда мечтал о такой булавке для галстука! Какая прекрасная вещь! Завидую вам, кузен. Но когда-нибудь я выиграю ее у вас в покер, — с тонкой улыбкой сказал Кервин Квирт, доктор биохимии и преподаватель школы в Кармартене. Эта тонкая улыбка не сходила у него с лица вот уже сорок минут. Она как будто прилипла. С этим выражением лица он встречал у дверей поток гостей, в то время как родители благосклонно кивали ему издалека, как всегда, с удовольствием наблюдая его в этой роли.
Наконец Кервин Квирт почувствовал, что чем дольше он беседует с герцогиней Нортвортской, тем больше улыбка его тускнеет и лицо начинает сводить судорога, сделал знак музыкантам, чтобы те перестали играть увертюру к «Тангейзеру», сделал знак дворецкому, чтобы тот объявил первую перемену блюд, и повел к столу весело щебечущую кузину Франсис.
— Дорогой Риддерх, вы слыхали, каких чудес добилась в последнее время наука?
Кервин Квирт вздрогнул.
— Можно совершенно безболезненно, без хирургического вмешательства, открыть у себя во лбу третий глаз!.. — в восторге воскликнула кузина, увлекавшаяся косметологией.
— Я читала в журнале «Эклер», — сказала кузина Дилис, — что сейчас проводят какое-то необыкновенное омоложение с помощью муравьиной кислоты. Говорят, она очень улучшает цвет лица.
— Метановая кислота, в просторечии называемая муравьиной, — заметил Кервин Квирт, оглядываясь в поисках вилочки для оливок, — самая сильная из карбоновых кислот: попадая на кожу, она не просто жжет, но буквально растворяет ее. Безводная муравьиная кислота растворяет полимеры, которые не берут растворы других кислот и щелочей. Обладая свойствами альдегида, метановая кислота окрашивается на воздухе в иссиня-фиолетовый цвет, — это к слову о цвете лица.
— Какое бонмо! Какая прелесть! Риддерх, признайтесь, где вы выучили этот очаровательный пассаж? — захихикала кузина Гвенивер.
— Господи, да у меня это каждый первокурсник знает, — рассеянно отвечал Кервин Квирт. — Впрочем, в этом году мне же не дали первый курс, я забыл, — прибавил он машинально. Едва выговорив это, он прикусил язык, — слишком поздно для того, чтобы можно было что-то изменить. Его услышали.
— Значит, тебе не дали первый курс? — меряя Кервина Квирта тяжелым взглядом, спросил его отец. — Интересно, почему?
— Что такое? — Кервин Квирт из последних сил попытался изобразить непонимание.
— Нет, может быть, ты объяснишь нам, о чем тут речь, — настаивал отец.
— Ну, наконец-то мы поговорим о твоей работе, — сказала мать в полной тишине.
— Как «работе»? Риддерх, вы… работаете? — защебетала кузина Дилис. — Верх эксцентричности!..
— В нашем роду, — отставляя бокал с крюшоном, брезгливо заявил граф Уорвик, старейший из гостей, — никто никогда не позволил бы себе работать и тем запятнать наш герб.
— Три золотые короны, одна над другой, на голове козла, — почти механически сказал Кервин Квирт.
При других обстоятельствах Кервину Квирту не раз удавалось обворожить собеседника своим блестящим знанием геральдики, но сейчас у него в мыслях царила такая неразбериха от растерянности и ужаса, что описание герба получилось не совсем удачным. Граф задохнулся от возмущения, но его слова потонули в шуме голосов.
— Ваши дела так плохи, дорогой кузен? — перебил графа юный виконт Джерри. — Я, конечно, слышал, что вы проигрались в пух и прах, но не думал, что все зашло так далеко. Вы вынуждены преподавать в Оксфорде, чтобы заработать на жизнь? Неужели родители отказали вам в своей поддержке?
— Ну, почему же в Оксфорде? Наша школа — довольно солидное учебное заведение, хотя едва ли вы слышали о ней, — сказал Кервин Квирт, сохраняя внешнее спокойствие, но не отрывая взгляда от салфетки. — Я сам ее кончал, кстати. И финансовое мое положение здесь ни при чем. Я стал преподавателем по собственному желанию.
— Помилуйте, Риддерх, что за странный каприз? Что за чудачество? — рассмеялся кузен Ирвин.
— Как оригинально! — сказала, хихикая, одна из кузин. — Если вы хотели этим привлечь к себе внимание, — то вы, несомненно, этого добились. Я бы с удовольствием побеседовала с вами один на один об этой… как ее там?.. кислоте, — добавила она жеманно.
— Я уверена, что во всех лондонских салонах ближайшую неделю только и будет разговоров, что об этом. Бьюсь об заклад, эта тема затмит даже скандал с лордом Норруэйским, — наводя на Кервина Квирта лорнет, воскликнула тетушка Гленвен.