«Умоляю вас, сообщите мне правду, я ко всему готова», — писала жена начальника Севастопольского горотдела НКВД Константина Павловича Нефедова. «Я очень скучаю и хочу знать, если мой папа жив, то где он находится? А если погиб за Родину, то напишите, где и когда», — сделал приписку сын Константина Павловича — Боря. Он, видно, недавно научился писать.
«Обращаюсь к вам с величайшей просьбой: напишите мне все, что знаете о моем муже Воронине М. И. и его судьбе. При каких обстоятельствах ему пришлось остаться и можно ли иметь хоть маленькую надежду на то, что он жив?» — допытывала жена секретаря Корабельного райкома партии Воронина.
Интересовались судьбой первого секретаря Северного райкома партии Кролевецкого, начальника отделения железной дороги Киселева, директора мясокомбината Шевелева, помощника секретаря горкома партии Терещенко и многих, многих других.
Перечитывать эти письма тяжело и сейчас. Тогда же передо мной вставала другая трудность: надо было отвечать. Но что сказать людям, когда я сам о многих ничего достоверного не знал?! Что мог я сообщить о Нефедове, Воронине, Кролевецком, Киселеве, Шевелеве, Терещенко, если последний раз я их видел перед тем, как они ушли на Херсонесский мыс? То, что они не прибыли на Большую землю, не давало еще оснований считать их погибшими, так как они могли пробраться к партизанам или работать в подполье.
Позже выяснилось, что некоторые, в их числе помощник секретаря горкома партии Николай Игнатьевич Терещенко, не смогли сесть на самолет, предоставленный командованием для партийного актива. Терещенко через несколько дней оказался в лагере для военнопленных. Там он организовал подпольную группу, бежал, связался с вожаком севастопольской подпольной организации Василием Дмитриевичем Ревякиным. И стал одним из ее руководителей.
Перенеся муки плена, остался в живых начальник политотдела железной дороги Немков. Пробрался в лес к партизанам работник обкома Кувшинников. Спасся и продолжал воевать заведующий военным отделом Корабельного райкома партии Щербаков.
Когда Красная Армия разгромила немецко-фашистские войска под Сталинградом и началось столь долгожданное наступление, у севастопольцев укрепилась надежда, что их город тоже скоро будет освобожден, и переписка моя стала оживленнее.
«Чувствую, что мы скоро возвратимся восстанавливать родной город, — писал Василий Петрович Ефремов из города Чкалова, где он работал председателем горисполкома. — Я уже написал Филиппу Сергеевичу Октябрьскому письмо с просьбой забрать на флот, — тянет меня туда, к морю родному… Хочется вместе с черноморцами громить фрицев».
И Антонина Алексеевна Сарина, работавшая в Сухуми секретарем горкома партии, делилась со мной своими надеждами: «Думаю, что если и дальше так пойдут дела, замечательные дела, то авось к лету окажемся в Севастополе. Севастополь — это то, что до самой смерти будет особенно дорого для нас».
«Надеюсь, что скоро увидимся на Малой земле, и снова зашумит «Маячок», что недолго осталось жить фашистской нечисти на нашей земле, — радовался Сергей Суковский, бывший редактор газеты «Маяк коммуны», а теперь сотрудник «Красного черноморца» в Сочи.
В каждой строчке письма бывшего заведующего военным отделом горкома партии Иосифа Ионовича Бакши чувствовалось, что он давно мыслями в Севастополе. «С нетерпением жду, когда будет команда: «По местам!»»
«Я заранее прошу вас не забыть обо мне… Как хочется скорее быть дома!» — напоминала севастопольская учительница Федоринчик. О том же просили ее коллеги Донец, Погребняк и многие, многие другие.
Анна Петровна Подойницына, работавшая инструктором обкома в Перми, очень просто выразила наше общее настроение: «Несмотря на то что мы живем и работаем в разных местах, мысли у всех одни: как бы скорей, скорей в Севастополь!»
Анна Петровна прислала мне неизвестно кем сложенную песню о Севастополе на мотив «Раскинулось море широко». В этих бесхитростных, искренних строчках было много горечи и одновременно надежд на скорое освобождение любимого города.