Я с мамой переехал на дачу 18 июня. Мама с утра ездила на работу в Красное Село, а я вел хозяйство, знакомился с ребятами и изучал окрестности. Папа оставался работать в Ленинграде, а у Яши, моего старшего брата, студента Политехнического института, была первая производственная практика на заводе «Электросила».
Наш дом в Дудергофе располагался у подножия Вороньей Горы. Воронья Гора — это холм высотой около 150 м с прекрасной, порой реликтовой растительностью. В последующих событиях Воронья Гора имела большое стратегическое значение как для немцев, превративших ее в наблюдательный пункт за обстрелами Ленинграда, так и для советских войск при освобождении Петергофа.
Недолго продолжался наш спокойный отдых. Наш дом на даче (да и ближайшие дома) не имел радио. О каких-либо событиях мы узнавали только от папы, иногда приезжавшего вечером.
Воскресенье, 22 июня, началось как обычный выходной день. Мама немного дольше спала, чем в рабочие дни, а я катался на соседском велосипеде. Во втором часу дня приехал папа. Он был какой-то возбужденный. Войдя в дом, он сказал: «Война».
Оказывается, в 12 часов дня по общесоюзному радио выступил тогдашний нарком (министр) иностранных дел СССР В. Молотов. Он сообщил, что без объявления войны немцы перешли границу, и германские самолеты уже бомбили некоторые города СССР.
В тот же день было объявлено о мобилизации с 23 июня военнообязанных 14 возрастов (с 1905 по 1918 г.). В ходе войны мобилизационные возрасты были расширены (с одной стороны до 1891 года, с другой — до 1927 г.).
Мы, мальчишки, конечно, не восприняли это сообщение так, как наши родители. Поколение наших родителей уже пережило Первую мировую и Гражданскую войны. В это время мой отец был уже человеком пенсионного возраста, и, естественно, он понимал, что наступают тяжелые времена — старший сын еще студент, а младший и того меньше.
С 24 июня начало свою работу Совинформбюро. Население получало сообщения только через сводки Информбюро, но поскольку эти сводки были идеологически обработаны, то порой ясности никакой не было: появлялось сообщение о «выравнивании линии фронта», через некоторое время «на псковском направлении», а через какое-то время неожиданно «в районе г. Луги» и т. д. Но люди научились понимать, где и что произошло, даже по этим завуалированным сообщениям.
Уже в следующее воскресенье, 29 июня, мы бежали с дачи домой в Ленинград, на Пушкинскую улицу, оставив всю привезенную нами мебель. При выходе с электрички на Балтийском вокзале я увидел впервые аэростаты воздушного заграждения. Они устанавливались над крупными и важными объектами (например, Исаакиевский собор) и должны были препятствовать целевому бомбометанию с немецких бомбардировщиков, так как летчики рисковали зацепиться за трос, оболочку аэростатов или заряды взрывчатых веществ, закрепленных на тросах.
Ленинград готовился к обороне. В конце июня начали строить дополнительные рубежи обороны в районе Луги: копали рвы, устанавливали надолбы и сооружали огневые точки. Строительство велось в основном руками женщин и студентов.
Ночью город погружался в темноту, поскольку была введена строгая светомаскировка. На ближних подступах к Ленинграду устанавливались надолбы — бетонные и металлические конструкции, препятствующие движению танков. Первые этажи зданий закрывались мешками с песком и деревянными щитами, а на многих перекрестках угловые помещения преобразовывались в укрепленные точки с бойницами для пулеметов. На крышах многих домов были поставлены зенитные установки. На чердаках всех зданий были приготовлены ящики с песком для тушения зажигательных бомб.