Однажды, пока она добывала на какой-то станции пищу, наш эшелон перевели на другой путь, и она не могла найти его в темноте. Кто-то сказал, что слышит вдалеке похожий на ее голос. Все стали ее звать, и только так она нас нашла. Мы снова едва не потеряли друг друга. В конце концов мы доехали до Урала, куда эвакуировался завод. Было очень холодно и ветрено, хотя зима еще не наступила. Одежонка на нас была явно не по сезону, и мама решила ехать в Среднюю Азию. Мы перебрались в другой вагон в составе эшелона с польскими военнопленными, которых везли из северных лагерей военнопленных в Узбекистан, где формировалась Польская армия под командованием генерала Андерса. Я их боялся. Одеты они были во вшивые лохмотья — остатки той военной формы, в которой их взяли в плен еще в 1939 г. Они открыто ненавидели СССР и злорадствовали нашей беде.
Только в начале ноября мы добрались до Ташкента. Оттуда нас направили в Самарканд. На бывшей базарной площади Самарканда под открытым небом располагался лагерь беженцев. После регистрации их распределяли по населенным пунктам области. Заодно можно было ознакомиться со списками прошедших регистрацию ранее. Наша очередь подошла через 2–3 дня, и — о счастье! — мама нашла в списке имя деда, узнала, что он с семьей находится в с. Галля Арал, и мы снова оказались вместе.
Занимали мы вдесятером летнюю хижину из одной комнаты с глинобитным полом. В сенях стояла маленькая плита для приготовления пищи. Спали все рядком на полу. Дед и муж тети Марии работали в сапожной артели, я пошел в школу. Женщины занимались хозяйством и собирали топливо для плиты. Жили впроголодь. Продуктовых карточек там еще не было. Беженцам по спискам изредка выдавались какие-то жалкие продукты. Лепешки и сладкий узбекский лук с солью были нашим основным питанием. Мясных продуктов не было вообще.
Наступила зима и с нею холода. Одна из тетушек заболела тифом, и он начал косить всех подряд, включая меня. Просто чудом, без нормального питания и лекарств, все мы выжили. С приходом весны стало чуть легче. Мама безуспешно посылала во все инстанции запросы об отце. И вдруг от него пришло письмо. Интересно, что именно в то время, когда маме в ответ на ее запрос о судьбе отца сообщали из наркомата обороны, что о нем ничего не известно, он служил в аппарате этого ведомства в Москве. Каким-то образом отец узнал адрес деда, не зная, что и мы с мамой живем там же.
Дальше — еще лучше. Мама получила вызов от отца и проездные документы до Москвы. Отец встретил нас на вокзале. В воздухе над Москвой висели аэростаты воздушного заграждения, по сторонам улиц лежали противотанковые ежи.
Воздушно-десантный корпус, в котором отец тогда служил, располагался в пос. Внуково. Мы прожили с ним там дней десять, не больше. Уже началась переброска корпуса по частям за линию фронта, и в любой день это могло коснуться отца. Бывший его сослуживец, потерявший на фронте руку, работал начальником охраны крупного оборонного завода в Кунцеве и взял маму на работу к себе. Нам была даже выделена комната. Едва мы туда перебрались, настала очередь отца.
Снова мы с мамой остались вдвоем. В то время Кунцево был районным центром Московской области. До Москвы из Кунцево нужно было ехать поездом на паровозной тяге. Только, кажется, в 1945 году появилась электричка. А сейчас Кунцево — район Москвы. Жили мы в заводском поселке в двухэтажном доме барачного типа. На этаже была общая кухня с водяной раковиной, туалеты — во дворе. В комнате помещалась одна кровать, маленький стол и две табуретки. Для шкафа места не было. Мама работала в заводском бюро пропусков, но довольно часто, когда не хватало рабочих или выполнялись какие-то срочные заказы, ее направляли работать в производственные цеха. Нередко бывало и так, что она вместе с другими по нескольку дней подряд не уходила с завода.
Я был дисциплинированным и послушным мальчиком, хорошо учился, много читал и, как мне кажется, не доставлял маме лишних забот и огорчений. Ребята в нашем и соседних домах были настоящей шпаной, но я с ними хорошо ладил и даже одалживал, когда просили, отцовский нож-финку с наборной рукояткой из разноцветной пластмассы. Пришла зима 1942 г., и с ней пришли проблемы. Отопление в доме не работало. Металлическая печка— «буржуйка» давала мало тепла, да и оставлять ее на ночь было опасно.
Однажды, когда мама пришла утром домой после ночной смены, она нашла меня угоревшим, без сознания. По утрам вода в ведре покрывалась ледяной коркой. Продукты по карточкам выдавались нерегулярно и не в полном ассортименте. Получать продукты было моей обязанностью. Магазин, к которому мы были прикреплены, находился довольно далеко. Путь к нему шел через овраг. Однажды зимой, возвращаясь с продуктами, я спустился в овраг, но у меня не хватило сил подняться наверх по скользкому склону. Какая-то женщина помогла мне и, пощупав лоб, определила, что у меня жар. Так на самом деле и было. Я пролежал после этого с высокой температурой несколько дней.
С питанием становилось все хуже. На деньги, которые получала мама, а также положенные нам по денежному аттестату за отца, практически ничего из продуктов нельзя было купить. Мама достала где-то самодельную ручную мельничку, и я по вечерам молол на ней зерно, которое выдавалось на карточки вместо положенной муки, и подсушенные картофельные очистки, из которых мама готовила оладьи.
Осенью 1942 г. шли тяжелые бои на Сталинградском направлении, а затем и в Сталинграде. Отец был их участником. Об обороне Сталинграда написано очень много, сняты прекрасные фильмы, и ее считают решающим сражением войны. Но для меня и тех, с которыми я тогда общался, таким сражением была битва под Москвой.
После нее наступила уверенность, что победа наверняка будет за нами.
Трудно сказать, в чем была причина такой уверенности. Возможно потому, что стали редкими, а потом и вовсе прекратились воздушные налеты на Москву. А может быть, радио и газеты старались не драматизировать ситуацию. Во всяком случае, битва под Сталинградом казалась далекой и не такой уж важной.
Зима 1942-го показала, что без огорода нам прожить невозможно. Мы с мамой собрали то немногое, что можно было обменять на семена, и пошли по окрестным селам. В результате удалось разжиться хорошими семенами разных овощей и даже сортовым картофелем. За это нам пришлось отдать самую ценную мою вещь — гармонь, подаренную шофером отца на прощание. Не исполнилась тогдашняя моя мечта научиться играть на гармони. У мамы не было опыта огородничества. Соседи охотно делились с нами своими знаниями, кое-что удалось узнать из книг, и весной мы взялись за работу. Нам выделили два участка: один напротив дома и другой на территории завода. На ближнем огороде у нас росла всякая мелочь: редиска, свекла, укроп, морковь, салат, лук и даже мак, дальний участок давал нам основные продукты: картофель и капусту. Все свободное время оба мы проводили на земле, и она платила нам за наши старания. Ни у кого не было таких обильных урожаев и таких красивых овощей, как у нас. Соседи нередко обращались к маме за банкой квашеной капусты. Не помню, как мама ее готовила, но вкуснее мне позже не приходилось пробовать. Проблема питания для нас была решена. К тому же начали понемногу выдавать по карточкам американские продукты: яичный порошок, мясные консервы, лярд.