– Да что вы говорите! – с восторгом произнесла Маша. – И в Финляндии были?
Женщина запнулась, когда ее перебили.
– А что, Мань, может, и мы к финнам смотаемся? – спросил Гуров.
– Ой! – вздрогнула женщина и обернулась. – Не заметила вас. Ой! Я же ваше место заняла!
Лев Иванович не успел ничего ответить – мамаша тут же поднялась и обратно садиться уже отказывалась. Впрочем, совсем скоро ее отвлекла другая родительница, и Гуров с чистой совестью пересел к жене.
– Ну очень разговорчивая, – пожаловалась она. – Но я ее понимаю. Тут у всех эмоций выше крыши. А ты где был?
– Курил.
– Ну ладно.
Между тем, пока Гурова не было, участники застолья уже перемешались между собой. Они сновали от стола к столу, то подходя к ребятам, то замирая в углу актового зала с прижатым к уху телефоном, то резко вспоминая, что пора бы выпить еще, приближались к столу. Бутылки стремительно пустели, и, наверное, злоупотреблять на глазах вчерашних школьников спиртным было неправильным, но Гуров видел иную картину. Вся эта непонятная суета не напоминала вакханалию, а, скорее, сбор членов одной огромной семьи, где все живут на разных концах света, сто лет не виделись и просто рады тому, что родные люди оказались рядом. Пацаны и девчонки в сторону взрослых даже не смотрели, ибо у них были свои дела. Кто-то снимал на память видео, кто-то выкладывал фотографии в соцсети, кто-то радостно орал, глядя на экран, на котором плясало чье-то лицо. В какой-то момент широко отворилась дверь, и на пороге появился человек с широкой плоской сумкой в руках.
– Пицца! – закричал кто-то из детей. – Е-е-е-е! Живем!
Несчастный курьер еле стоял на ногах. Он привез много коробок с пиццей, потом долго о чем-то разговаривал с одной из родительниц, после чего ушел налегке. Треугольники пиццы тут же были разобраны. Гурову и Маше пицца тоже досталась.
Незаметно вернулся и учитель истории. Он снова сидел на своем месте, но теперь уже был не один. Стул рядом с ним заняла жена главы Управы и мама Олеси – Ирина. И между ними происходил очень непростой разговор. Женщина придвинулась к Шлицману очень близко – гораздо ближе, чем это обычно бывает между теми, кто держит дистанцию. Касаясь кончиками пальцев его руки, она пыталась то и дело заглянуть в его лицо, но Шлицман упрямо отворачивался, и Ирина каждый раз по-своему переживала неудачу – она поднимала лицо к потолку и закрывала глаза. На эти мучения Гуров смотрел недолго, уж слишком интимным был момент. К тому же за стол вернулись физрук и учительница начальных классов Ольга Игоревна. Физрук подлил ей вина, после чего поухаживал за Машей. Ольга Игоревна равнодушно следила за его движениями.
– Ну чего ты? – не выдержал физрук. – Устала? Или все еще переживаешь за этих? – Он указал на танцующих ребят. – Успокойся, они о тебе тоже всю жизнь помнить не будут.
Но Ольга Игоревна переживала совсем о другом. Она то и дело бросала обеспокоенные взгляды в сторону Шлицмана и Ирины.
– Ах, вот оно что, – насмешливо протянул физрук. – Понятно.
– И что же тебе понятно? – резко повернулась к нему Арефьева.
Физрук не ответил, но вопрос услышал. Маша попыталась сгладить неловкость.
– А вы, Ольга Игоревна, тоже переходите в новую гимназию? – спросила она. – Я успела узнать, что все, кто работал в этой школе, остаются.
– Может быть, – ответила учительница. – Наверное. Но туда далеко не всех возьмут.
Она снова посмотрела на Шлицмана. Ирины рядом с ним уже не было. Она переместилась к мужу и что-то пыталась ему объяснить. Но Серов недолго слушал ее. Он вскоре вышел из-за стола и куда-то пошел.
На танцпол вышли директор и его заместитель. Он обнял Тамару Георгиевну за талию, она положила руку ему на плечо. Зазвучала медленная красивая музыка. Школота выстроилась полукругом таким образом, чтобы не закрывать обзор. Немирович и Тамара Георгиевна заскользили по полу, исполняя вальс. Оба при этом старались не смотреть друг на друга.