– Ну допустим, – нехотя согласился он. – За содержание. А за грамотность почему «четыре»?
– Это ты переписал с ошибками.
– Ты же проверяла!
– Дай посмотреть.
Я пролистала сочинение – красной пастой была поставлена одна запятая.
– Ну извините, – развела руками я. – Нам недавно на литературе рассказывали, что у великих писателей бывают авторские знаки препинания.
– Как это?
– Где не надо, можно поставить, и где надо – наоборот…
– Так то у великих, – вздохнул Лешка.
– В следующий раз сам пиши!
– Нет, ну а что ты, писатель, что ли? – сразу пошел на попятную братец.
– Я поэт, – скромно, но с достоинством сказала я. – Мои стихи в юбилейной стенгазете будут. И в концерте.
– У тебя авторский знак, а мне оценку снизили, – пробурчал он.
– Ой, снизили! Да тебе «четыре-четыре» и не снились!
– Ладно, – нехотя сказал он. – Спасибо…
– Кстати, – поинтересовалась я, – как там у вас Витаминка поживает? А то я сегодня что-то рисование вспоминала.
– Ой, да вообще прикол! – оживился он. – Как раз сегодня рассказывала пропорции лица.
– Да-а? – удивилась я. – А нам никаких пропорций не рассказывали… Это вообще о чем?
– Ну нарисовала на доске физиономию и расчертила ее линиями, типа, расстояние от глаза до носа должно быть таким-то, от носа до уха – сяким… А потом мы стали рисовать портрет. Она сказала, все равно чей, главное – соблюсти пропорции.
– Ну и кого ты рисовал?
– Я рисовал Васькин портрет, а Васька – мой. Бондаренко рисовал портрет Витаминки, а Дюша Смирнов – телеведущего Сванидзе. Подошла к нему Витаминка, спрашивает:
– Это кто?
– Сванидзе, – ответил Дюха. – Знаете, передачу по телевизору ведет?
– Не знаю, – процедила она. – Рисуй-ка лучше кого-нибудь другого.
– Что хочу, то и рисую, – возмутился Дюха. – Я свободный гражданин и всегда имею право обратиться к Гражданскому кодексу! А вы по закону не имеете права применять к ученикам силу!
И Дюха выхватил из сумки книжку и стал листать. Это и был Гражданский кодекс, Андрюха всегда его с собой носит, при каждом удобном случае достает и цитирует.
– Не занимайся на уроке посторонними делами, – прошипела Витаминка.
Тут кто-то из девчонок и говорит:
– А вы, Наталья Вениаминовна, его дома навестите!
– Хорошая идея, – обрадовалась она и пошла к своему столу искать в журнале адрес. – Вот, улица Индустриальная, дом пятнадцать, квартира сто.
– Это Катьки Смирновой адрес, – тихо сказал Дюша.
– Круто, – развеселился Васька. – Она будет искать сотую квартиру в двухэтажном доме!
– Ну, я с ней еще разделаюсь, – пригрозил Дюха. – У нее будет крутой облом!
– И чем дело кончилось? – поинтересовалась я.
– Не знаю, завтра Дюха расскажет, приходила ли.
– А что с портретами?
– Да мы в конце урока обменялись с Васькой рисунками, – небрежно сказал Леха.
– Ну и как?
– Получилось хорошо, – сказал он. И, подумав, добавил: – Но нехудожественно.
– Ой, – спохватилась я, посмотрев на часы, – заболталась тут с тобой, у нас сегодня первая репетиция, а я еще даже не обедала!
Скоростными темпами залив в себя суп, я оделась и вылетела из квартиры, уже на улице вспомнив, что забыла дома листки со стихами.
– Сейчас, – бросила я дожидавшейся меня Светке и побежала обратно в подъезд.
Влетев в квартиру, я завопила:
– Леш, принеси со стола листочки!
– Какие?
– Там стихи! Неровные такие строчечки!
– Думаешь, я совсем тупой, – проворчал он, нарисовываясь в прихожей.
– Не читай! – я выхватила у него листки, захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И допрыгалась. Приземлившись на площадку, я охнула и схватилась за щиколотку…
Сгоряча я думала, что нога поболит и пройдет, и как ни в чем не бывало пошла на занятие, зачитала там стишки, получила горячее одобрение… А вот обратно уже еле доползла.
– Ты ее подвернула, – сказала мама. – Сейчас принесу лед из холодильника.
Я сидела на кровати, следя, чтобы завернутый в тряпочку лед не сваливался с ноги, и, глубоко несчастная, готовилась к назначенному на завтра зачету по истории.
Историк решил отличиться – у нас еще никогда зачетов не было, тем более посреди четверти. Обычно контрольные всякие, самостоятельные… Вот интересно, кстати, почему такое название, а контрольная что, несамостоятельная, что ли?
Какая-то ерунда лезет в голову, занимая расчищенное под историю место, может, это боль в ноге так действует?
Зачетов еще не было, а вот экзаменов – сколько угодно! Первый раз – в шестом классе. Нечего сказать, повезло со школой, вечно Римма какие-то эксперименты ставит – то у нас пятидневка, то шестидневка, то три урока в день, то семь, то выпускные экзамены после шестого класса, да не просто так, а на выбор. Ну я и выбрала литературу с ботаникой. О литературе уже все воспоминания выветрились, а вот ботанику я почему-то отлично запомнила, особенно доставшийся мне билет «Мхи и лишайники». А вторым заданием было опознать растение из гербария. Вот его я боялась больше всего, но как раз с растением проблем не возникло, потому что это оказалась банальная пшеница…
Так, стоп. Я раскрыла учебник – какая уж там дополнительная литература! – и усилием воли заставила себя переключиться с пшеницы и лишайников обратно на октябрьское вооруженное восстание, как историк предпочитал называть Октябрьскую революцию.
История была последним уроком, и Яблоков сразу отпускал с зачета тех, кто ответил. Когда пошла отвечать Ирка, я обвела взглядом пустой класс и убедилась, что остаюсь последней!
Я запаниковала, но деваться уже было некуда. Ирка получила «пять» и вышла, послав мне на прощание бодрую улыбочку. А я медленно поднялась, охнула, машинально наступив на больную ногу, и, аккуратно прихрамывая, подошла к учительскому столу и села напротив.
– Слушаю вас, – улыбнулся историк.
И я начала вещать про Октябрьскую революцию, то есть вооруженное восстание. Вещала я хорошо. Прямо самой нравилось, как складно и красиво получается. Даже выводы делались как-то автоматически.
– Анализ революционной ситуации в России в октябре 1917 года показывает, что восстание было неизбежно, – закончила я, вдруг обратив внимание, что за окном уже начало темнеть.
Видимо, это заметила не только я, потому что историк улыбнулся и сказал:
– Засиделись мы с вами, – выводя в журнале напротив моей фамилии – сначала я подумала, что мне мерещится – две «пятерки» подряд.
Я вернулась к своей парте, покидала в сумку вещички. Краем глаза отметив, что историк тоже поднялся и собрал портфельчик, я вдруг засуетилась и быстро, насколько могла, пошла к двери. Нога опять заныла, но чувствовать боль почему-то было приятно.
Открыв дверь, я увидела у окна в коридоре Ирку.
– Видите, – улыбнулся историк, – ждут вас.
– До свидания, – торопливо сказала я и похромала к подруге.
– Чем вы там занимались? – прошипела она.
– Тем, что ты подумала, – вяло огрызнулась я.
Выйдя за ворота, мы с ней распрощались, и я потихоньку побрела домой, стараясь не сильно наступать на больную ногу.
– Привет! – Ромка налетел сзади и со всей дури хлопнул меня по плечу.
Меня аж отнесло в сторону, я потеряла равновесие и подстраховала себя как раз больной ногой. Хорошо так наступила на нее, качественно. И как только не заорала, не знаю. Силы, наверное, берегла.
– Совсем дурак, да? – прошипела я.
– Что? – испугался он, наконец заметив мою перекошенную физиономию. – Это я тебя так толкнул?
– Нет, – мрачно утешила я. – У меня нога подвернута. Я на нее машинально оперлась, и теперь болит.
– Сильно? – обеспокоился он.
Я не стала его жалеть и коротко ответила:
– Угу.
– Так пойдем ко мне, – чему-то обрадовался он. – Нас на ОБЖ учили повязку на вывих накладывать.
– У меня никакой не вывих, – обиделась я. – И не учили нас такому на ОБЖ, не ври!