Единым гласом все взываем,
Что ты защитница и мать,
Твои доброты исчисляем,
Но всех не можем описать.
Когда воспеть щедроты тщимся, Безгласны красоте чудимся.
Победы ль славить мысль течет, Как пали готы пред тобою?
Но больше мирною рукою
Ты целой удивила свет.
Весьма необычайно дело,
Чтоб всеми кто дарами цвел:
Тот крепкое имеет тело,
Но слаб в нем дух и ум незрел; В другом блистает ум небесный, Но дом себе имеет тесный,
И духу сил недостает.
Иной прославился войною,
Но жизнью мир порочит злою
И сам с собой войну ведет.
Тебя, богиня, возвышают
Души и тела красоты,
Что в многих разделясь блистают, Едина все имеешь ты.
Мы видим, что в тебе единой
Великий Петр с Екатериной
К блаженству нашему живет.
Похвал пучина отворилась!
Смущенна мысль остановилась, Что слов к тому недостает!
Однако дух еще стремится,
Еще кипит сердечный жар,
И ревность умолчать стыдится: О муза, усугубь твой дар,
Гласи со мной в концы земные, Коль ныне радостна Россия!
Она, коснувшись облаков,
Конца не зрит своей державы; Гремящей насыщенна славы,
Покоится среди лугов.
В полях, исполненных плодами, Где Волга, Днепр, Нева и Дон, Своими чистыми струями
Шумя, стадам наводят сон,
Седит и ноги простирает
На степь, где Хину отделяет
Пространная стена от нас;*
Веселый взор свой обращает
И вкруг довольства исчисляет, Возлегши лактем на Кавказ.
Се нашею, рекла, рукою
Лежит поверженный Азов;*
Рушитель нашего покою
Огнем казнен среди валов.
Се знойные Каспийски бреги,*
Где, варварски презрев набеги, Сквозь степь и блата Петр прошел, В средину Азии достигнул,
Свои знамена там воздвигнул, Где день скрывали тучи стрел.
В моей послушности крутятся
Там Лена, Обь и Енисей,
Где многие народы тщатся
Драгих мне в дар ловить зверей; Едва покров себе имея,
Смеются лютости борея;
Чудовищам дерзают вслед,
Где верьх до облак простирает, Угрюмы тучи раздирает,
Поднявшись с дна морского, лед.
Здесь Днепр хранит мои границы, Где гот гордящийся упал
С торжественныя колесницы,
При коей в узах он держал
Сарматов и саксонов пленных,*
Вселенну в мыслях вознесенных
Единой обращал рукой.
Но пал, и звук его достигнул
Во все страны, и страхом двигнул
С Дунайской Вислу быстриной.*
В стенах Петровых протекает
Полна веселья там Нева,
Венцем, порфирою блистает,
Покрыта лаврами глава.
Там равной ревностью пылают
Сердца, как стогны все сияют
В исполненной утех ночи.
О сладкий век! О жизнь драгая!
Петрополь, небу подражая,*
Подобны испустил лучи.
Сие Россия восхищенна
В веселии своем гласит:
Москва едина на колена*
Упав перед тобой стоит,
Власы седые простирает,
Тебя, богиня, ожидает,
К тебе единой вопия:
Воззри на храмы опаленны,
Воззри на стены разрушении;
Я жду щедроты твоея.
Гряди, краснейшая денницы,
Гряди, и светлостью лица
И блеском чистой багряницы
Утешь печальные сердца,
И время возврати златое.
Мы здесь в возлюбленном покое
К полезным припадем трудам.
Отсутствуя, ты будешь с нами: Покрытым орлими крилами
Кто смеет прикоснуться нам?
Но если гордость ослепленна
Дерзнет на нас воздвигнуть рог, Тебе, в женах благословенна, Против ее помощник бог.
Он верьх небес к тебе преклонит
И тучи страшные нагонит*
Во сретенье врагам твоим.
Лишь только ополчишься к бою, Предъидет ужас пред тобою,
И следом воскурится дым.
Конец 1748
Михаил Ломоносов
Разговор с Анакреоном
Анакреон
Ода I [1]
Мне петь было о Трое,
О Кадме [2] мне бы петь, Да гусли мне в покое
Любовь велят звенеть.
Я гусли со струнами
Вчера переменил
И славными делами
Алкида возносил;
Да гусли поневоле
Любовь мне петь велят,
О вас, герои, боле,
Прощайте, не хотят.
Ломоносов
Ответ
Мне петь было о нежной,
Анакреон, любви;
Я чувствовал жар прежней
В согревшейся крови,
Я бегать стал перстами
По тоненьким струнам
И сладкими словами
Последовать стопам.
Мне струны поневоле
Звучат геройский шум.
Не возмущайте боле,
Любовны мысли, ум;
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишен,
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
Анакреон
Ода XXIII [3]
Когда бы нам возможно
Жизнь было продолжить,
То стал бы я не ложно
Сокровища копить,
Чтоб смерть в мою годину,
Взяв деньги, отошла
И, за откуп кончину
Отсрочив, жить дала;
Когда же я то знаю,
Что жить положен срок,
На что крушусь, вздыхаю,
Что мзды скопить не мог;
Не лучше ль без терзанья
С приятельми гулять
И нежны воздыханья
К любезной посылать.
Ломоносов
Ответ
Анакреон, ты верно
Великой философ,
Ты делом равномерно
Своих держался слов,
Ты жил по тем законам,
Которые писал,
Смеялся забобонам,
Ты петь любил, плясал;
Хоть в вечность ты глубоку
Не чаял больше быть,
Но славой после року
Ты мог до нас дожить;
Возьмите прочь Сенеку, [4]
Он правила сложил
Не в силу человеку,
И кто по оным жил?
Анакреон
Ода XI [5]
Мне девушки сказали:
«Ты дожил старых лет»,
И зеркало мне дали:
«Смотри, ты лыс и сед»;
Я не тужу ни мало,
Еще ль мой волос цел,
Иль темя гладко стало,
И весь я побелел;
Лишь в том могу божиться,
Что должен старичок
Тем больше веселиться,
Чем ближе видит рок.
Ломоносов
Ответ
От зеркала сюда взгляни, Анакреон, И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон [6] : «Какую вижу я седую обезьяну?
Не злость ли адская, такой оставя шум, От ревности на смех склонить мой хочет ум?
Однако я за Рим, за вольность твердо стану, Мечтаниями я такими не смущусь
И сим от Кесаря кинжалом свобожусь».
Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок, Катон старался ввесть в республику порядок, Ты век в забавах жил и взял свое с собой, Его угрюмством в Рим не возвращен покой; Ты жизнь употреблял как временну утеху, Он жизнь пренебрегал к республики успеху; Зерном твой отнял дух приятной виноград, [7]
Можем он сам себе был смертный супостат; Беззлобна роскошь в том была тебе причина, Упрямка [8] славная была ему судьбина; Несходства чудны вдруг и сходства понял я, Умнее кто из вас, другой будь в том судья.