Всё произошло с такой стремительностью, про которую в народе говорят — ахнуть не успел, как на него медведь насел…
— Дети! Кто вас сюда звал?.. А! Марта Петровна! — закричал Громцев, увидев в конце коридора секретаршу. — Предпримите же что-нибудь! Вы меня слышите, Марта Петровна?
— Не могу, Вадим Петрович! Меня уносит! — И секретарша в бессилии подняла руки.
— Дети! Мы вас не звали! — крикнул тогда заместитель директора института, и голос его при этом прозвучал панически.
Вадим Павлович был добрым человеком. Детей он любил. Но в таком количестве он их просто испугался.
Никто Громцева не слушал, как не слушал и Лазуркина и его свистка, которым бравый солдат пытался воспользоваться.
Громцев начал потихоньку пробираться вперёд по стене, цепляясь за притолоки.
Вскоре уткнулся очками в афишу, в рисунок — мальчик и девочка, взявшись за руки, идут счастливые. Действуют.
По коридорам корпуса неслись, действовали в точности такие же мальчики и девочки, какими изобразил их художник. Совершенно не ученики старших классов, а ученики совершенно младших классов. Художник напутал! Убить его мало! Здесь вот, прямо в коридоре, дверью. Да и комсомольцы хороши, Наташа Сарафанова, комсорг. «Не беспокойтесь, всё в порядке, как вы просили, Вадим Павлович, с огоньком и комсомольским задором». Задор вон у них, которые штурмуют корпус. Да и он хорош: афиша два дня висит в коридоре перед его носом, а он не обратил внимания. А на рисунке что? «Первый раз в первый класс», что-то в этом роде. А где они, восьмые и девятые классы?
…Площадь перед институтом была заполнена толпой ребят. Тоненькой, но уверенной струйкой толпа беспрерывно лилась в корпус. Очевидно, так же в древние времена полчища гуннов устремлялись в пролом крепостной стены, сокрушая стражу с копьями, перекидные мосты, алхимиков и звездочётов в колпаках, вечные двигатели и пробирки с философским камнем. Переломный период!..
Возле корпуса притормозил «Москвич» с надписью «Радио». Из «Москвича» выглянул репортёр.
— Что случилось, ребята?
— В науку записывают! — ответил Гунн, пробегавший мимо. Он доедал на ходу мороженое.
Репортёр подумал, вылез из машины, схватил магнитофон и побежал вслед за Гунном в пролом крепостной стены. Профессиональное чутьё подсказало репортёру, что здесь сейчас массы творят историю.
В кабинете Громцева собрались все те сотрудники, которым удалось сюда пробиться. Громцев нервно шагал из угла в угол, словно римский центурион, который должен был возглавить битву за независимость.
Слышался ребячий крик, топот и свисток вновь ожившего Лазуркина. Бравый солдат со своим взводом пытался ликвидировать пролом в стене.
— Вадим Павлович! — сказала Марта Петровна, поправляя смятую причёску. — Не останавливайтесь, пожалуйста, под люстрой.
Громцев взглянул на люстру, которая вздрагивала от хода истории, и снова зашагал по комнате.
— Произошла элементарная ошибка по вине художника. Он нарисовал не тех ребят — младших, а не старших, — сказал кто-то из сотрудников. — Мы всё объясним этим, малышам, и расстанемся.
— А если они не уйдут? — спросила комсорг Наташа.
— Афиша есть афиша, — сказал старший научный сотрудник Ионов. — Документ.
— Афиша есть афиша, а дети есть дети, — сказала инженер Тамара Владимировна. После водоворота её халат перестал быть чистым и новым. — Летом их увозят на дачи, в пионерские лагеря. Через неделю их не будет.
— Верно, — согласился Ионов. Его халат тоже перестал быть чистым и новым. — Надо оттянуть время.
Щёлкнул, включился селектор.
— С лестницы удалили, — раздался голос Лазуркина. — Теперь удаляем по коридору к вестибюлю!
— А как лаборатория Главного Криогена? Отстояли? — спросил Громцев.
— Отстояли.
— Потери?
— Сломана одна дверь, одна тележка, опрокинута банка с клеем…
Громцев выключил селектор.
— Нужна система, — снова заговорила Тамара Владимировна. — Будем знать их возможности и наши.
— Их возможности мы уже знаем, — сказал Громцев. — Сверхпроводимость.
— Надо создать среди ребят общественный совет, — предложила Наташа. — Иметь вожаков, старост. Опираться на передовых, сознательных. — Наташа старалась быть серьёзной, но события её веселили и оставаться серьёзной было трудно. Очень хотелось смеяться. В особенности над Лазуркиным и его сообщением о ходе событий. А халат Наташи перестал быть и чистым, и новым, и целым.
— Правильно, — поддержал Наташу Ионов. — Сознательных легко высчитать на машине.