— Запрограммировать на перфокартах, — уже не выдержала и улыбнулась Наташа. Она ещё вспомнила, что Вадим Павлович хотел показать ребятам стеклодувную.
— «Запрограммировать»! — крикнул Громцев. — Вас, извините, надо было запрограммировать, чтобы не писали ерунды в афише! Тайна абсолютного нуля! Больше — меньше! А где чёрным по белому, что приглашаются восьмые и девятые классы? А рисунок?
— Да… рисунок… — сказала Тамара Владимировна.
— Может, проверим у них отметки? — предложил кто-то из сотрудников. — Отсеем?
— Они нас, кажется, отсеют.
— Но мы их, кажется, захватили в плен.
— А вам не кажется, что они нас захватили в плен?
— Кажется, но не хотелось бы.
Громцев стоял молчаливый. Проблема, с которой он встретился, была для него неожиданной и непонятной. Он упал с горы и теперь не может определить, где верх, где низ. Так часто бывает во сне. А тут не во сне, а наяву. И что обидно — в самом центре современного города и в самом центре современного века.
Какой тут сон!
— Вадим Павлович, — сказала Марта Петровна, — вы встали под люстру.
Вадим Павлович поглядел на люстру. Но было удивительно тихо — ни топота, ни голосов. И люстра больше не вздрагивала.
— Нам, кажется, повезло, — сказал опять кто-то из сотрудников. — Они сели на клей.
Громцев включил селектор:
— Лазуркин, где ты?
— Тут я! — раздался бодрый голос Лазуркина. — Детей вернули на исходные, Вадим Павлович. В вестибюль!
— Как они?
— Сломан один фанерный ящик, зонтик, опрокинута ваза с цветами. Будете с ними говорить?
— Буду.
Громцев подошёл к двери, осторожно открыл, выглянул. Потом все двинулись по коридору.
Шли молча.
Даже Наташа помалкивала, комсомольский вожак: слишком нервно был настроен Вадим Павлович.
Заведующий механической мастерской Иван Евтеевич катил по коридору тележку к себе в мастерскую. Тележка была погнута.
Стеклодув Николай и его помощница Пунченок снимали с полок различного цвета сосуды и колбы.
Митя Нестеров очищал от мусора отверстия вентиляции, проверял исправность климата.
В вестибюле стояли ребята.
Громцев вышел на балюстраду. Она была построена вверху, между колоннами. Для какой надобности, неизвестно.
Может быть, впервые и понадобилась для разговора с массами.
— Дорогие дети! — сказал Громцев. — Все мы вас любим, вся наша страна…
— А почему не пускают? — раздались голоса.
И толпа задвигалась, зароптала, готовая вновь подняться морской волной. Лазуркин начал судорожно оглядываться, искать свой взвод.
Кое-кто из сотрудников спрятался за колонны балюстрады: как говорится, не ровён час…
Сверхпроводимость!
— Где олимпиада?
— Когда фокусы будут?
Это возмущался опоздавший Гунн с недоеденным ещё мороженым.
— …но, к несчастью, — продолжал Громцев, силясь перекричать Гунна с недоеденным ещё мороженым, — и не по нашей вине произошло недоразумение! Произошла ошибка! Мы…
Перед Громцевым из толпы появился микрофон. Он высоко покачивался на длинной палке. Громцев от удивления умолк, даже очки снял.
— Что это?
— Пресса, Вадим Павлович, — зашептал сзади Ионов. — И вон ещё…
Громцев увидел нацеленные на него фотообъективы. Под балюстрадой стоял репортёр с микрофоном, привязанным к половой щётке. Шнур от микрофона был подключён к портативному магнитофону. Катушки на магнитофоне вращались — происходила запись.
— Сейчас лучше не надо, Вадим Павлович, — снова зашептал Ионов. — Потом разберёмся. Сейчас только поприветствуйте, скажите — пусть приходят завтра… послезавтра. А мы что-нибудь придумаем.
— Да, да, — зашептала Марта Петровна, выглядывая из-за колонны. — Конечно, придумаем.
Громцев оглядел притихшее собрание, раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но только безнадёжно махнул рукой. В ту же секунду ослепительно вспыхнули репортёрские «блицы». Громцев от неожиданности уронил вниз с балюстрады очки, и они рассыпались у ног репортёра со щёткой на мелкие кусочки.
…Одна дверь, одна тележка, один фанерный ящик, один зонтик, одна ваза с цветами, одна банка с клеем и ещё одни… очки.
3
С первой полосы газеты Громцева приветствует Громцев поднятой рукой (это как раз когда он безнадёжно махнул рукой). Под фотографией заголовок заметки: «Вторая молодость института Холода». Вадим Павлович сложил газету и тяжело задумался. Он был в круглых очках с новыми стёклами, дужки перевязаны изолентой, отремонтированы.