Школьные годы чудесные
I
Жучка была сучкой.
Настоящей.
Не то, чтобы она была самкой собаки, просто четвертый «Б» не очень любил свою классную руководительницу, математичку Альбину Кузьминичну Жучкину, и называл ее соответственно.
Кроме Жучки, четвертый «Б» не любил русичку Ксению Тихоновну Ковнову. Несложно догадаться, что «Говнова» ответно не любила четвертый «Б».
И, что самое интересное, Жучка и Говнова на дух не переносили друг друга! Хотя это не особо помогало - против четвертого «Б» они выступали единым фронтом.
Все было, как и в любой другой школе. Замечательные, понимающие учителя, любящие детей, существовали только в кино. А в школах водились Жучки и Говновы.
II
Немецкому языку учила Светлана Петровна. Когда она, входя в класс, говорила: «Штейнауф, либакинда! Вилкоммслира!» - четвертый «Б» почему-то вспоминал фильмы о войне, связанных партизан у стены сарая... Фельдграу, шмайссер и гехайместаатсполицай.
«Гитлерша» не была злой. Говнова называла ее «строгой и требовательной». У четвертого «Б» было свое мнение, но почему-то им совершенно никто не интересовался. Когда на родительском собрании мама Меськина спросила: зачем вы своими пальцами вытаскивали язык изо рта моего сына? Гитлерша ответила: он должен правильно произносить «ихь», иначе быстро вылетит в школу для умственно отсталых, попадет в детскую комнату милиции, а потом пойдет в ПТУ! Меськину это рассказала мама, а тот рассказал четвертому «Б».
Четвертый «Б» не очень боялся вылететь в умственно отсталую школу, они считали, что они уже туда попали. Поэтому любимым уроком была химия. Но школу сжечь они так и не смогли, потому что детскую комнату милиции они еще боялись.
А вот восьмиклассники не были скованы предрассудками - им было уже все равно. Школа была восьмилетка, и им так и так надо было переходить в другую школу на 9-10 класс, идти в техникум, или даже в страшное ПТУ. Костры у стены школы разводились чуть не каждые выходные. Сторож Семеныч бегал с огнетушителем, а восьмиклассники стояли рядом и весело смеялись. Они уже не раз побывали в детской комнате, а некоторые - и в колонии.
Четвертый «Б» мечтал скорее вырасти, и стать как восьмиклассники - целоваться с девчонками под лестницей, говорить Гитлерше те же слова, что слышали от сторожа Семеныча с огнетушителем, и вежливо здороваться с участковым Дятловым, заходящим к ним еженедельно.
III
Четвертый «Б» не любил школу вообще. Но часть четвертого «Б» особо ненавидела физкультуру. А другая часть ее любила. «Ботаники» и «зубрилы» получали освобождения от физры ежемесячно. Кое-кто просто прогуливал ее.
А любила физру в основном «камчатка». Во время «три круга вокруг школы» они успевали забежать за гаражи и вытянуть пару подобранных окурков. Физрук Василий Кузьмич не обращал на это внимания. Он вообще обращал внимание только на буфетчицу, а до детей ему не было дела.
- Отжимания! - кричал Силькумич на всю спортплощадку, отвернувшись от жидкой и нестройной толпы в половину четвертого «Б» - у второй половины были освобождения, - И-и-р-раз, и-и-два!
Пара мальчишек и правда отжимались, изогнувшись неимоверным образом, остальные продолжали все также болтать ни о чем. Силькумич стоял спиной, считал, что-то командовал... Урок продолжался.
IV
«Балбес» был любимым учителем четвертого «Б». Сергей Петрович Балабанов вел НВП. Он так интересно рассказывал про всякие автоматы, танки и солдат, что это нравилось даже девчонкам.
Ленка Кудрявцева после урока морщилась, и говорила, что ей это не интересно. Она никогда и никому бы не призналась, что на уроке представляла, как с санитарной сумкой на боку вытаскивает из боя раненного двоечника Лялина, а он ее в ответ целует.
Лялин дальше всех кидал гранату, быстрее всех разбирал и собирал автомат, и одевал противогаз. Но на перемене Лялин убегал курить за гаражи, заместо того, чтобы приставать к Кудрявцевой, а сама она не могла первой заговорить с двоечником.
Через много-много лет, когда Балбес уже умер от раны, полученной в афгане, а Лялин получил перо в бок на зоне от «делового», Ленка, тогда уже Лялина, вспоминала об этом за стаканом портвейна, и горько смеялась: «Ну и дура же я была!» Большой цветной попугай, купленый Лялиным с выручки от первого ограбленного прохожего, вторил ей скрипучим визгом: «Дур-ра! Дур-ра!»
V
Главной мерзостью и позором четвертого «Б» был вовсе не Лялин. Честный двоечник не шел ни в какое сравнение с ботаником Сибуловым. И Жучка, и Говнова, в один голос твердили, что хуже, чем Сиба в четвертом «Б» никого нет.