Как ни боялся я в детстве предстоящего диктанта — а надо сказать, что диктанты моих учителей выглядели набегами богачей на бедные кварталы! — я всегда с любопытством слушал первое чтение текста. Любая диктовка заключает в себе тайну: что же мне сейчас прочитают? Некоторые диктовки моего детства были так прекрасны, что еще долго таяли внутри меня, словно кисленький леденец, несмотря на позорную отметку, которую я за них получал. Этот нуль по правописанию, или минус пятнадцать, или минус двадцать семь! Мое спасение, которого никто не мог у меня отнять. И правда, к чему надрываться, работая над ошибками, если все равно результат известен заранее?
Сколько раз в детстве я говорил учителям то, что так часто слышал потом от своих учеников:
— Все равно у меня будет нуль за диктовку!
— Ах вот как, Никола? Почему же ты так думаешь?
— А у меня всегда нуль!
— И у меня тоже!
— И у тебя, Вероник?
— И у меня, и у меня!
— Что же это за эпидемия такая? Поднимите руку, у кого еще нуль по правописанию?
Такой разговор обычно происходил в начале года во время первого знакомства с новым классом, например с четвертым, и систематически предварял первую из многочисленных диктовок.
— Ладно, вот и посмотрим. Возьмите чистый лист бумаги, пишите: «Диктант».
— Нееееет, мсье, не наааааадо!
— Торг здесь не уместен. «Диктант». Пишите: «Никола утверждает, что всегда будет получать „нуль“ за правописание. Никола утверждает…»
Импровизированная диктовка, которую я сочиняю с ходу — моментальная реакция на их признание в собственной слабости:
— «Никола утверждает, что всегда будет получать „нуль“ за правописание только потому, что никогда не получал другой оценки. Фредерик, Сами и Вероник разделяют его мнение. „Нуль“, преследующий их с самой первой диктовки, окончательно победил. Послушать их, так все они — пленники „нуля“ и никогда не смогут освободиться. И ни один из них не знает, что ключ от темницы лежит у него в кармане».
Придумывая этот текст, в котором, чтобы разжечь их любопытство, каждому отведена своя маленькая роль, я не забывал и о грамматике: придаточное предложение, причастный оборот, однородные придаточные с разными подлежащими, объединенные одним словом в главном, частицы «не» и «ни» и т. д.
Закончив писать диктовку, мы сразу принялись за ее проверку.
— Так, Никола, прочитай-ка нам первую фразу.
— «Никола утверждает, что всегда будет получать „нуль“ за правописание».
— Это первая фраза? Ты уверен, что она кончается именно здесь?
— …
— Читай внимательно.
— А, нет, еще «только потому, что никогда не получал другой оценки».
— Правильно. Назови первый глагол.
— «Утверждает»?
— Да. А в неопределенной форме?
— «Утверждать».
— Какое спряжение?
— Эээээ…
— Первое. Сейчас мы об этом поговорим. А время какое?
— Настоящее.
— А где тут подлежащее?
— Я. То есть «Никола».
— А какое лицо?
— Третье лицо, единственное число.
— Правильно. Глагол «утверждать» в настоящем времени, в третьем лице единственного числа. Обрати внимание на окончание. Теперь ты, Вероник. Назови следующий глагол в этой фразе.
— «Будет»!
— «Будет»? Глагол «быть»? Ты уверена? Читай еще раз.
— …
— …
— Ой, нет, не «будет», а «будет получать». Глагол «получать»!
— В каком времени?
Во время такой проверки мы повторяем все с нуля — ведь с него-то все и началось. «В четвертом классе?» — спросите вы. Ну да, в четвертом — с нуля! И в третьем еще не поздно начать с нуля, что бы там ни говорили про требования школьной программы. Я вовсе не собираюсь тут разводить вечные сетования о недостатке фундаментальных знаний, переводя стрелки на коллег. Повторяем с нуля, и всё тут: каждый глагол, каждое существительное, каждое прилагательное, все, что их связывает, шаг за шагом, повторяем язык, который они должны воссоздавать заново с каждой новой диктовкой, слово за слово, фраза за фразой.
— «Оценки», имя существительное, женский род, единственное число.
— Падеж?
— Родительный.
— На какой вопрос отвечает?
— Кого, чего.
— А есть ли определения, относящиеся к слову «оценка»? Где стоят?
— Перед словом: «другой» — «другой оценки».
— Чем оно выражено? Какой частью речи?
— Прилагательным.
Эти ежедневные диктовки, которые мы писали в первые недели учебного года, представляли собой коротенькие рассказы, составлявшие нечто вроде классного дневника. Они не готовились заранее. И, поставив последнюю точку, мы немедленно начинали их скрупулезную коллективную проверку. После этого я еще раз проверял их, уже в одиночестве, дома, и на следующий день раздавал с проставленными отметками — именно с отметками, чтобы полюбоваться физиономией Никола, впервые освободившегося от своего вечного «нуля». Их надо было видеть — Никола, Вероник, Сами в день, когда они распахивали наконец двери своей орфографической темницы! Пленники на свободе! Наконец-то! Что за чудесное освобождение!