— Ну и каков ответ?
— Все старо как мир: учителя не готовы к столкновению знания и незнания, вот и всё!
— Ну-ка, ну-ка…
— Да пожалуйста. Все эти разговоры о потере ориентиров, о насилии, о потреблении, вся эта фигня — это сегодняшнее объяснение. Завтра будет что-то другое. Да ты и сам сказал: нельзя сводить истинную природу «этого» к сумме элементов, объективно его составляющих.
— Что вовсе не делает ее понятнее.
— Так я и говорю: столкновение знания и незнания! Удар получается слишком сильным. Вот она — истинная природа «этого». Ты слушаешь меня?
— Слушаю, слушаю.
Я слушаю его, а он, взобравшись на кафедру, уверенный в себе как никогда, принимается читать мне лекцию, из которой следует, если я правильно понимаю, что истинная природа «этого» заложена в вечном конфликте между знанием, как оно понимается, и незнанием, какое оно есть на самом деле. В абсолютной неспособности учителей понять состояние полного незнания, в котором пребывают их двоечники, ведь сами-то они учились хорошо, по крайней мере по предмету, который преподают теперь! Главная трудность преподавателей, судя по всему, заключается в их неспособности представить себя не знающими того, что они знают. С какими бы трудностями ни было сопряжено для них самих обучение, приобретенные в результате него знания становятся им единосущны, неотделимы от них и воспринимаются отныне как нечто очевидное («Но это же очевидно!»). Они не способны представить себе, что тем, кто пребывает в данный момент в состоянии полного незнания, эти знания могут быть абсолютно чужды.
— Вот, например, ты сам, которому понадобился год, чтобы выучить букву «а»… Можешь ты сегодня представить себя не умеющим читать и писать? Нет! Так же как учитель математики не в состоянии представить, будто он не знает, что дважды два будет четыре! А ведь было время, когда ты не умел читать! Ты барахтался в алфавите, как в помойной яме! Жалкое зрелище, надо сказать! Помнишь Джибути? А теперь позволь тебе напомнить более близкие времена, когда ты считал что Алис, твоя дочка — которая сегодня читает больше тебя, — нарочно не хотела одолевать первые школьные тексты. Вот дурак-то! Папаша хренов! А сам-то как мучился? Забыл? Забыл, что самому-то понадобилось гораздо больше времени, чем ей, чтобы разобраться с чтением? Но вот мсье стал взрослым, притом знающим взрослым, и его уже раздражает собственная дочь, которой не дается учение! Твои учительские познания и родительская обеспокоенность напрочь лишили тебя этого чувства — чувства незнания!
Я слушаю, слушаю. Всё, он завелся, теперь его не остановишь.
— Все вы одинаковые, учителишки! Чего вам не хватает, так это спецкурса по незнанию! Вы сдаете кучу экзаменов по приобретенным знаниям, проходите разные конкурсы, а ведь первое, чему вы должны учиться, — это умению понимать состояние не знающего того, что знаете вы! Здорово было бы, чтобы на каком-нибудь крутом экзамене кандидата на престижную должность в шикарном лицее попросили бы рассказать о какой-нибудь самой страшной его школьной неудаче, например о полном завале с математикой в третьем или втором классе, и чтобы он попытался объяснить причины этого явления!
— Он свалил бы вину на своего тогдашнего преподавателя.
— Не пойдет! Учитель виноват — знаем, проходили! Нет, пусть покопается поглубже, пусть по-настоящему разберется, почему так разболтался в тот год. Пусть ищет причину в себе, вокруг себя, у себя в голове, в душе, в организме, в нейронах, в гормонах — везде! И пусть еще вспомнит, как выбрался из этого! Что ему пришлось для этого сделать! Про те самые внутренние ресурсы пусть расскажет! Где они там у него водились, эти ресурсы? Я больше скажу: надо было бы еще спрашивать у начинающих учителей, почему они выбрали этот предмет, а не другой. Почему захотели преподавать английский, а не математику или историю? Из любви к предмету? Ладно, тогда пусть покопаются среди предметов, которые не любили! Пусть вспомнят о своих трудностях с физикой, о полной непригодности к философии, о поддельных освобождениях от физкультуры! Короче, надо, чтобы у тех, кто собирается преподавать, не было никаких иллюзий относительно их собственного школьного прошлого. Они должны хоть немного прочувствовать состояние незнания — если хотят помочь нам из него выбраться!
— Если я правильно тебя понимаю, ты считаешь, что учителей надо набирать скорее из бывших двоечников, чем из отличников?
— А почему нет? Если они выбрались из этого и помнят, какими были когда-то? В конце концов, ты мне многим обязан!
— …