***
Это произошло в морозное декабрьское утро. Наш класс освободили от занятий, чтобы мы украсили школу к Новому году. Украшательство заключалось в том, чтобы приклеивать бумажные снежинки, снегурочек и дедов морозов на окна школьного вестибюля. Коллектив работал с разной степенью усердия. Общество разделилось на тружеников, на которых тунеядцы смотрели как на рабов системы, и тунеядцев, на которых труженики смотрели как на лентяев и бездельников.
Я был тунеядцем и всячески отлынивал от работы. Я, то подходил к одноклассникам в надежде развлечься беседой, то притворялся работающим, чтобы избежать претензий от учетильницы-надзирателя. Мы с Колей были творческой интеллигенцией класса. В такие минуты безделья в нас просыпались свобода мысли и юношеский энтузиазм. Наши головы искрились идеями. Чаще всего, мы подшучивали и невинно забавлялись. Однако, порой в наши сумасбродные головы приходили сумасшедшие, дурные и даже опасные идеи. Именно такими идеями мы интересовались больше всего. В этот раз автором такой идеи стал Коля. Ему не пришлось даже излагать свои мысли речью. Он молча достал из кармана черную изоленту, а потом взглянул на портрет президента, висевший на стене вестибюля. Я мгновенно уловил его замысел. Наши глаза загорелись.
Исполнение убивает задумку. Мы с колей откровенно стремались столь авантюрного предприятия и обратились к третьему проказнику. Слава был отважней, а авантюрные предприятия доставляли ему неизъяснимое удовольствие. Он любил ходить по краю и поэтому был выбран, чтобы «убить» задумку. Он тоже понял наш план, просто переглянувшись с нами. Хитро посмотрел на изоленту, на нас, на президента.
Вся наша троица стала ожидать пока класс удалиться работать в другое место и освободит вестибюль. Было необходимо провернуть все незаметно. Коля нашел стул, на который должен был встать Слава, чтобы дотянутся до портрета президента. Все было готово.
Когда класс стал перемещаться, мы нарочно задержались, под предлогом незаконченной работы. Оставшись одни, мы принялись – каждый за свое. Коля стоял на стреме, он должен был предупреждать о «палеве». Я отвлекал вахтершу, а Слава клеил на портрет президента изоленту, пошатываясь на неустойчивом стуле. Увидев, каким именно образом Слава наклеивал черную изоленту, я понял, что произошло недопонимание. Я предполагал, что Слава наделит портрет президента «усами Гитлера», но он копнул глубже. Слава налепил черную изоленту так, что она символизировала похоронную ленточку в правом нижнем углу портрета. Слава «похоронил» президента. Это было ужасно… ужасно смешно. Я даже запутался, что хуже и безнравственней: «усы Гитлера» или похоронная ленточка.
Мы торжествовали недолго. Спустя несколько уроков, учительница, проходя по вестибюлю, вдруг остановилась, словно какая-то неведомая сила ей приказала. Она как собака-ищейка стала выискивать, что не так. Что-то явно выпадало из привычной картины мира, но она не могла уловить, что именно. И вдруг! Она заметила ужасную крамолу на президента, ужаснулась и пошла докладывать директрисе.
Наша директриса была тучная женщина со снисходительным характером, очень добрая и великодушная. Однако этот случай вывел ее из себя. Она пришла в ярость.
Мы пинали балду на информатике и уже совсем позабыли об утренней шалости. Внезапно, зашел директор. У директрисы были больные суставы, и мы удивились, увидев, что она, вся разъяренная, поднялась в кабинет информатике на третьем этаже. Обычно она не забиралась дальше второго.
– Шмалиновский! – она бросила скомканную изоленту в Славу, – Ты вообще .головой думаешь? Тьфу на таких! Сволочь, – прокричала директор. Вся красная, тяжело дыша, она вышла из кабинета.
– Видимо, тебя заметили на камерах, – обратился Коля к ошарашенному Славе.
Вечером того же дня, мы выполняли общественные работы, искупая вину перед общественностью. Убирая снег в небольшой сосновой роще подле школы, мы все -таки оставались довольны нашей проделкой. Поржали на славу и с огнем поиграли.
Вот они – школьные времена.