Женя, не отрываясь, смотрел на Ксюшу, и сложные взаимоисключающие чувства боролись в его душе.
Любовь и ненависть, восхищение и презрение. Женя сам не ожидал, что, увидев Ксюшу, залюбуется ею. И даже не так как прежде, а с особенной, новой силой. Да что же в ней такого особенного? Две полудетские светло-русые косички за ушами, простенький цветастый сарафанчик и почти совсем никакой косметики.
Остальные девчонки из класса не ленились, намазывая себе на лица килограммы макияжа и одеты они были все так замысловато. А она, Ксюша, будто только что с пляжа – загорелая, свежая, легкая.
Женя стоял, заворожено глядя на нее, пока не поймал ее ответного веселого взгляда. Ксюша смотрела на него и приветливо улыбалась. ОН не улыбнулся ей в ответ, но взгляда не отвел. Женя глядел, словно сквозь нее, и видел пустоту. Тут к Ксюше подошел Васильев и по-хозяйски положил ей руку на плечо. Ксюша повела плечом и отстранилась от Егора. « Неужели поссорились? – подумал Женя, – пресытились друг другом, наверное». Он отвернулся в сторону и не заметил, что Ксюша все так же смотрит на него, только уже без улыбки, несколько непонимающим и немного растерянным взглядом.
Когда пришла Елена Михайловна, одиннадцатиклассники, бурно выражая свой восторг по поводу появления любимой учительницы, перегруппировались вокруг нее. Женя по-прежнему не сдвинулся со своего места. Его не особенно интересовало, что нового сообщит Елена Михайловна. Он по жизни был сыт по горло всеми школьными новостями. На этот раз, согласно сценарию торжественной линейки, посвященной 1 сентября, одиннадцатиклассники должны были вводить за руку на линейку первоклашек, а потом идти с ними не первый урок. Как бы осуществлять преемственность поколений школьников. Еще их классу поручалось произнести поздравительную речь и спеть песню. Речь отдали, конечно же, Васильеву, песню взялись под гитару спеть девчонки.
– Да, вот еще что, – спохватилась Елена Михайловна, – нам нужно мальчика, который понесет на плече первоклассницу с колокольчиком. Одиннадцатый Б тоже предоставит свою кандидатуру. После репетиции решится, кому будет поручено подавать первый звонок на линейке. Кто у нас помощнее? Первоклашки нынче весьма крупные! Саша Динкелакер, может быть, ты справишься?
Динкелакер смущенно потупился:
– Не-е, Елена Михайловна, я не смогу, вдруг запнусь и упаду…
Класс дружно засмеялся. Динкелакер был высокий, но худощавый и нескладный. Он на самом деле мог невзначай споткнуться.
– Егор у нас говорит речь, – вслух рассуждала Елена Михайловна, перечисляя самых крепких ребят в классе, – Дима Семенов обязательно проспит, Динкелакер боится упасть. Роман Аскеров, вся надежда на тебя.
– У них на Кавказе девушек носят не на плечах, а на руках, – шутливо произнес Васильев, – вдруг он перепутает!
– Ага, похитит первоклассницу, через седло ее и в горы! – прибавил Динкелакер.
Сам Роман Аскеров чрезвычайно гордился своим горским происхождением, постоянно подчеркивал это, и даже любил, когда одноклассники в шутках лишний раз поминали, что в его жилах течет кавказская кровь.
– Па-атом па-атрэбую викуп… – с акцентом подыграл приятелям Роман. – Залатую мэдал!
Елена Михайловна только покачала головой.
– Ну, кто тогда? Яворского нет, он и к первому сентября вряд ли успеет вернуться, Глебов в прошлом году ногу ломал…
– А пусть Никитин попробует! – раздался вдруг голос все того же Васильева.
– Никитин? – Елена Михайловна будто несколько удивилась, – А где он? Где Женя Никитин?
– Вот он стоит! – Васильев небрежно махнул рукой в сторону Жени, и все повернули головы.
Женя хотел было по привычке потупиться, но не стал. Он наоборот постарался вложить в свой взгляд как можно больше высокомерия и надменности в ответ на взгляды одноклассников. А те глядели на него и как будто первый раз видели. А он ведь стоял тут уже давно, неужели никто раньше его не заметил или не узнал?
– И правда – Женя Никитин! – весело произнесла Елена Михайловна, – Как ты изменился, тебя трудно узнать…
– Вот это да! – ошарашено выговорила Катя Денисова, как обычно откровенная и прямолинейная, – Никитин стал самым красивым мальчиком в школе! А был таким гадким утенком!
– А ты им осталась! – неожиданно для всех пренебрежительно ответил Женя. Одноклассники, привыкшие к тому, что Женя Никитин вечно был молчаливым и незаметным, обалдели от подобных резких слов.
– А ты не хами! – обиделась Катя – Пожалуйста, не надо ссориться! – вмешалась Елена Михайловна, – Женя, может быть, в самом деле, ты будешь подавать первый звонок?
– Первый – ни за что! – отрезал Женя, – Я согласен только на последний. Самый последний для всей этой школы.
– Ха-ха, послушайте-ка, – снова раздался голос Васильева, – У Никитина дар речи появился! Наш безмолвный птенчик запел!
– Хватит, Егор, привязываться к человеку! – возмутилась Ксюша, – Елена Михайловна, пусть с колокольчиком бегает кто-нибудь из 11 Б! А то нам и речь говорить, и песню петь, а хвалить опять будут «бэшников». Они всегда такие примерные!…
Жене стало так противно оттого, что за него вступилась Ксюшка. Будто он сам за себя не может постоять! Если так было раньше, то не значит, что так будет и впредь! Драться сейчас с Васильевым Женя не собирался, он его достанет по-другому. И Женя уже даже придумал, как.
Встреча закончилась вполне мирно, если не считать того, что Катя Денисова поглядывала на Женьку волком, и Васильев не уставал ухмыляться в его адрес. Зато Жене удалось исчезнуть раньше, чем к нему собралась подойти Ксюша Наумова. Выяснять отношения с ней он пока не был готов. А она ведет себя так, будто ничего не произошло, и они по-прежнему друзья. Женя решил дать ей шанс понять без грубых слов или презрительного молчания, что ей больше не придется рассчитывать на его хорошее расположение и симпатию. Пусть катится со своим Васильевым на все четыре стороны и трахается с ним сколько угодно!
Сейчас Женю гораздо больше интересовало, когда улетит отец и смогут ли они все же встретиться с Алиской. Почему-то после этой дурацкой встречи с одноклассниками, Жене особенно остро захотелось увидеть Алиску, забыть обо всем, заняться с ней сексом, расслабиться в ее объятиях, утонуть в похотливых глазках цвета мокрого асфальта. Он представлял себе, как злость уляжется, отрицательная энергия выплеснется из него, когда он мощным толчком войдет в Алиску, пронзая ее внутреннее тепло и влажность, беспощадно нарушая покой расслабленных мышц… Алиска блаженно вытянется под ним, потом ее тело превратится в податливо-упругое засасывающее Нечто, такое сладкое, горячее, неутомимое… Он будет двигаться, двигаться, двигаться, а она потом задрожит всем телом, застонет утробно и скажет, что больше не может, что он ее опять упахал до потери сознания и надо немного передохнуть… Но это его не остановит, наоборот его толчки станут мощнее, настойчивее, она совсем обмякнет в его объятиях, ее дыхание станет хриплым и частым, а губы пересохнут. Тогда он перевернет ее на живот и войдет в нее сзади, а у нее не будет сил, чтобы опереться локтями о кровать, ему придется поддерживать руками качающиеся бедра. Ее голова свесится с кровати, и светло-русые косички расплетутся…И он рывком притянет Ксюшу к себе для последних, самых глубоких, самых сильных толчков…
У Женьки перехватило дух. Ксюша?…Причем здесь Ксюша?! Эта маленькая дрянь занимается всем этим не с ним, а с Васильевым или еще Бог знает с кем! С какой стати она примерещилась ему в этой сладостной грезе?! Он ведь думал сейчас об Алиске!
Женя пришел домой и вдруг почувствовал внутри себя такую опустошенность и усталость, что не смог больше думать про Алиску и ее доступное порочное тело. Даже если вдруг сейчас она позвонит и позовет, он не придет к ней. Он ее больше не хочет, не желает. Она ему не нужна. Ему нужна совсем другая. Такая же доступная и порочная Другая. Она ничем, в общем-то, не отличается от Алиски, разве тем, что пока не отдалась ему. Но не новизна ощущений прельщала Женю, а нечто совсем иное, и это Иное гораздо сильнее всего того, что связывало их с Алиской. Это Иное настолько сильнее, необъяснимо-яростнее, всепоглощающе, что, кажется, может испепелить, сжечь, погубить. Даже сейчас, мысленно представляя себе это Иное, отдаваясь ему, он словно на грани безумия. Он мечется, как тигр по узкой клетке, утыканной железными шипами, а внутри его бушует стихия неутоленной сжигающей страсти. И невозможно понять, что страдает сильнее – душа или плоть.