– Извини, Борис, я никуда не иду.
– Что-то случилось? – осторожно спросил он, прочитав на ее лице выражение холодной замкнутости.
– Да, случилось… И мне необходимо с тобой об этом поговорить.
Директор напрягся. Судя по всему, разговор не сулил ему ничего приятного.
– Давай поговорим, Маргарита Николаевна, – устало вздохнул он.
– Только не здесь. Идем в мою комнату.
Марго решительным шагом прошла к себе, впустила изменившегося в лице Бориса Ивановича и затворила за ним дверь.
А потом без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Директор присел напротив нее, но не торопился с расспросами. Он ждал, когда она сама начнет говорить, а пока только с состраданием смотрел на нее. Через минуту Марго отняла руки от лица и выпрямилась.
– Борис, я ухожу.
Он вздрогнул, услышав от нее эти холодные слова, хотя, положа руку на сердце, давно их предчувствовал и ждал.
– Да… – устало и растерянно проговорил он, – да, я понимаю, я не смог стать для тебя кем-то… как бы я ни мечтал об этом.
Марго быстро взглянула на него, качнула головой и сказала:
– Я ухожу из школы.
Директор ошарашенно посмотрел на нее:
– Что? Как это понимать? Как так – ухожу?!
– Я ухожу из завучей, ухожу их учителей! Борис, понимаешь – ухожу! Только не надо меня сейчас вразумлять, успокаивать, просить одуматься!
– Как это не надо? Надо! Необходимо! – Борис Иванович соскочил с места. – Что все это значит? Что за нелепое решение? Маргарита, объясни мне! Как ты только до такого додумалась – ухожу из школы? Из ТВОЕЙ школы!
– Не кричи, пожалуйста… Здесь посторонние уши…Сядь и выслушай спокойно.
Борис Иванович послушно сел обратно, но был весь как на иголках. То, что он услышал, требовало немедленного объяснения, оправдания, в конце концов! Но Маргарита Николаевна словно не спешила объяснять. Она вела себя странно – вся ушла в себя, скупо роняя слова, но Борис Иванович не замечал того, что собственное решение как – то волнует ее саму.
– Прости… но я не ожидал от тебя подобного, Маргарита Николаевна. Не знаю, как и реагировать.
– Как реагировать?.. – грустно усмехнулась она, – подыскивать нового завуча.
– И слышать не хочу! Да я просто никуда тебя не отпущу! Ты не можешь уйти из школы!
– Я не могу оставаться, Борис, не могу, не имею права! – воскликнула Марго сдавленным голосом. – Прости меня за то, что тебе сейчас предстоит услышать. Но я должна все тебе рассказать… Постарайся меня понять, если сможешь. Я совершила непростительный поступок. Преступление… против морали, этики, нравственности. Я занималась любовью со своим учеником. Завуч школы, учитель совращает несовершеннолетнего мальчика. Как ты думаешь, после этого я могу оставаться на своем месте?!?
– Погоди… Это абсурд какой-то… что ты такое говоришь? – Борис Иванович был не похож на самого себя, он словно постарел, лицо потемнело, взгляд померк, мозг перестал четко работать, отказываясь понимать слова, которые произносила Марго.
– Это не абсурд. Это грязный, низкий, гнусный поступок завуча школы. Я дисквалифицировала себя навсегда. Я сама себя презираю, ненавижу… Мне больше ничего не остается делать, только уйти. Я ухожу и молю Бога, чтобы совершенное мной никак не отразилось на репутации школы. Если подобное произойдет, я просто не переживу. Ты знаешь, Борис, что для меня моя школа… Моя школа… – слезы вдруг крупными горошинами потекли по ее лицу, не умеющему искажаться в гримасе рыданий. Она, казалось, не умела плакать и Борису Ивановичу было дико видеть на всегда спокойном красивом лице слезы. А Марго будто их не заметила – не отерла рукой-и продолжала на одном дыхании – Мне не страшно никакое другое наказание за мой проступок, достаточно того, что я лишилась своей школы… Все, Борис, я больше не могу. Я все тебе сказала, оставь меня, пожалуйста…
– Нет, не все, – твердо сказал директор и снова поднялся, но на этот раз он взял себя в руки, был сдержан и почти спокоен. – Нет, не все…
Борис Иванович прошелся по комнате, остановился у окна, развернулся к Марго.
– Егор?.. – спросил он отстраненно.
Марго помедлила немного, затем все же кивнула.
– Егор Васильев… – жестко повторил директор, – наша гордость, наша надежда… наш замечательный уникальный мальчик. ОН не может быть, как все. Ему всеми правдами и не правдами необходимо выделиться, быть лучше. Если учиться – то без единой четверки, если любить – то королеву… Моя Марго – Маргарита, почему ты должна винить себя в том, в чем вовсе не виновата? Это будет тебе неприятно слышать, но ты просто стала очередной ступенькой к удовлетворению болезненного самолюбия этого амбициозного мальчишки. Пришел, увидел, победил… Ты ведь знаешь о конфликте твоего Женьки с Васильевым? Ну, теперь-то наш Егор – герой! Ради того, чтобы доказать всем и в первую очередь твоему сыну, что он – из ряда вон, супер-человек, супер-звезда, он вывернется наизнанку и с легкостью, играючи переступит через правила, законы, жалость и честь! Вот как это все выглядит на самом деле. Так и не иначе, и ты здесь ни при чем!
Марго несколько минут молчала, словно обдумывая сказанное Борисом, а потом подняла голову и очень спокойно произнесла:
– А теперь послушай, что есть на самом деле. Все, возможно, именно так и было со стороны Егора Васильева. Но меня это не интересует! Меня интересуют только мои собственные поступки и стремления. Ты полагаешь, Борис, что я не могла противостоять этой мальчишеской провокации? Прекрасно могла. Но не стала, потому что не хотела. Я, Маргарита Николаевна Никитина, завуч школы, преподаватель со стажем, последний месяц только и думала об этом мальчике… И стоило ему до меня дотронуться… ах, если бы ты знал, Борис, с какой легкостью я забыла обо всем – о морали, этике… Обо всем! Я не думала ни о чем, я превратилась в животное, в самку, готовую ради банального совокупления отгрызть самой себе хвост. Как просто… как банально. Я хотела отдаться этому мальчишке и отдалась. Смешно? – глаза Марго сузились, но не от смеха, а от слез.
– Но самое смешное то, – продолжила она после небольшой паузы, издав горлом звук в самом деле напоминающий смешок, – самое смешное то, что я, не завуч школы, а обычная женщина, не жалею о произошедшем. Нет! Напротив, я снова этого хочу. Хочу! Жажду! Мозг пытается сопротивляться, но тело – тело требует иного. И разум оказывается слабее. Что мне делать? Жить в раздвоенности, страдать телом или душою? Я и так кажусь себе умопомешанной, нездоровой… Как я дальше могу продолжать работать учителем, если попросту оказалась похотливой двуличной сукой!
– Прекрати! – резко оборвал ее Борис Иванович, – Не смей клеветать на себя! Я не могу это слышать, потому что это не правда. О какой похоти ты говоришь? Ты – вокруг которой роем вьются мужчины, наперебой обещающие тебе море удовольствия. И я в их числе. Но с ними и со мной тебе всегда было плохо, в лучшем случае – никак. Я целовал тебя и чувствовал холод в ответ… но такая изумительно красивая, сексуальная женщина, просто создана для любви. Кто же мог предположить, что эта злодейка-любовь застанет тебя в самый неподходящий момент – в неподходящее время, в неподходящем месте. Разве должна ты этого стыдиться – того, что полюбила? Того, что кто-то впервые разбудил в тебе великолепную, страстную, чувственную женщину? Нет, Маргарита Николаевна, нет, моя милая… НЕ уничижай себя, умоляю!
– Борис, Борис, я искала в тебе судью своим поступкам, а ты принялся меня утешать!
– За что мне тебя судить? У чувств свои законы – они нам не подвластны. Мы всего лишь их рабы.
Борис Иванович подошел к Марго, взял ее за руку.
– Ты не уйдешь из школы. Ради самой себя и… ради Егора. Если я ошибался, и он на самом деле любит тебя… ему тоже сейчас нужно помочь. Мальчик заканчивает школу, так много значит для его дальнейшей жизни этот год. Он не должен быть омрачен печальной историей, в которой Егор будет винить себя. До учебы ли ему будет, если любимый учитель, любимая женщина уйдет из школы – выдумав сама себе такое наказание?