— Тогда ее и лечили бы от пищевого отравления, Лена. Не могли мы такое сказать. Черт, стыдно-то как! Не можем понять, почему она это сделала.
Ленка перехватила взгляд Тимура Асановича в зеркале, в его глазах плескалась запредельная боль.
— Может, хоть тебе она скажет…
— А я должна буду передать вам?
— Нет, я не к тому. Просто понять хочу, зачем! Зачем она это сделала, а? Ни в чем ей не отказываем, ни в чем!
— А почему она не с родителями живет, а у вас?
— У нас с Дилярой долго не было своих детей. Племянники и племянницы, и ее, и мои все время гостят. Вот Гулька особенно к сердцу пришлась. Что ж тут такого? Она часто у своих бывает, просто там музыкой заниматься негде, тесно. Ну, за что она так с нами поступила!
— Наверняка, вы здесь ни при чём, — задумчиво ответила Ленка, — Вас всех Оноргуль очень любит, и предана вам по-настоящему. Здесь какая-то другая причина…
Вид корпуса с зарешеченными окнами на всех этажах, да еще и выкрашенного в канареечно-желтый цвет, привел Ленку в содрогание.
— Пройдем через служебный вход. Там сегодня знакомая дежурит, но меня все равно не пустят. Пускали только Диляру. Тебя тоже должны пустить…
— Я поговорю с Оноргуль.
— Осторожнее только, прошу, осторожнее…
Они прошли через служебный вход, обозначенный подсвеченной красным табличкой, и оказались в сырой и стылой комнате с мокрыми цементными полами. За столом около обитой цинком глухой двери сидела рыхлая женщина.
— К суициднице, в шестую? Учтите, мужчинам нельзя.
— Я здесь подожду, — смиренно отозвался непохожий на себя Тимур Асанович.
Он, знаменитость и гордость страны, заискивал перед этой фельдшерицей! Ленка разозлилась, и уже хотела, было, высказаться исчерпывающе, но встретилась взглядом с женщиной за столом и застыла. Глаза фельдшерицы неожиданно чистые, серебристо-серые, казалось, светились каким-то горним светом.*(1) Она спокойно отстранила ладонь посетителя с мелькнувшей уголком купюрой и просто сказала.
— Не надо. Девочку пущу, пусть посмотрит. А вам все равно не положено.
Ленка притормозила у двери в палату. Номер шесть, в желтом доме? Логично… Злость вернулась к ней, но злилась она уже не на фельдшерицу. Пусть посмотрит, говорите? Посмотрим тогда!
— Ну, вы тут не хило устроились, подруги! — с порога провозгласила Ленка, окинув беглым взглядом палату № 6.
Сразу же бросалось в глаза отсутствие всякой мебели, кроме четырех коек специфической конструкции, предполагавшей возможность жесткой фиксации пациенток. Были заняты все четыре. Ленка прошла к дальней, у окна, на которой под капельницей лежала бледная как крахмал Оноргуль.
— Только не говорите мне, что вас по ночам еще и пристегивают!
Соседки Оноргуль по палате повернули головы в ее сторону, в их глазах Ленка успела прочесть слабый проблеск интереса.
— Извините, яблоки пронести не позволили, — усаживаясь на край кровати, заявила Ленка, — Сказали, слишком хороши для вас, словно из райского сада… В следующий раз пронесу все же парочку. Интересно будет узнать у людей сведущих, может и впрямь — райские?
Оноргуль беззвучно засмеялась, преодолевая слабость и наплывающую темноту в глазах. Ленка тихонько сжала ее руку, подруга чуть заметно шевельнула пальцами, отвечая на пожатие.
— Ты кто такая? — сипло спросила пациентка с кровати напротив и, захрипев, схватилась за горло.
— Уксусом травилась? — спросила Ленка. — Гортань сожгла?
— Тебя не спра…кх-рх-р-р-ы-х!!!
— Молчи лучше! — прикрикнула Ленка. — И так все ясно!
Оноргуль шевельнула губами, но звуки речи еще не были ей подвластны. Ленка едва не заплакала, увидев мучительные попытки подруги заговорить.
— Как тебя пропустили? — вяло спросила девчонка с тугими повязками на запястьях.
— По пропуску, — ответила Ленка, поворачиваясь к ней.