***
В классе у художников, между тем, атмосфера накалилась. Как оказалось никто, кроме Ленки не знал, что их математик фронтовик и участник Сталинградской битвы.
- Да с чего ты это взяла? – изумлялась Лёка, - Он такой молодой!
- Он учился в той же школе, что и мой отец. Там мемориальная доска с именами погибших на фронте учеников и учителей. А в музее стенды с биографиями фронтовиков школы, всех! Отец всегда приводит нас в свою школу на девятое мая.
- А что же ты раньше-то молчала? Мы же его даже не поздравили ни разу!
- Я всегда поздравляла и подписывала открытку «Ваши ученики», - призналась Ленка.
- А нам-то, почему не сказала?
- Не знаю, - пожала плечами Лемешева, - В голову не приходило, что вы не в курсе.
- Балда!
- Еще какая, - с горечью согласилась Ленка.
***
Рахматуллаев Пантелееву не увидел в коридоре и не догнал по одной простой причине. Она не так далеко убежала. Укрылась от его зоркого ока за дверью в соседний кабинет. Кабинет литературы Илоны Бектемировны.
Наташка с горящими глазами влетела в кабинет Илоны и, увидев ее сидящей за столом, с места в карьер понеслась.
- А Лемешева сказала, что те, кто его в Сталинграде принимал, пусть бы они и исключали, а вы все олени ездовые, а не коммунисты! Так и сказала, олени ездовые! Правда, правда!
Кто-то засмеялся за спиной у Наташки, она оглянулась и обомлела. У стены под портретом Николая Островского с его знаменитой цитатой про жизнь стоял математик.
- Ой! Я вас не заметила…
Математик взглянул в лицо Пантелеевой и она мигом потеряла дар речи. Затем он медленно наклонил голову, почти поклонился Илоне и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Даже тупая Пантелеева поняла, что математик попрощался с Илоной навсегда... Как-то именно с ней и по-особому попрощался.
- И-и-лона Бе-бе…
- Что тебе еще, Наташа? Что ты носишь все эти сплетни туда-сюда? Как сорока на хвосте, а? Ты помнишь Рому Полетаева? Ты знаешь как он погиб? А ведь тоже какая-то сплетница разнесла по околотку, что его завербовал участковый. Она погубила паренька своим длинным языком, чтоб он отсох у нее…
- Это не я!
- Конечно, не ты, - поморщилась Илона, - Я даже не сомневаюсь. Но кто-то ведь сдал парня бандитам. И он погиб. Иди, и никому не передавай слов ни Лемешевой, ни Рахматуллаева, ни Веденеева. Они все твои одноклассники. И ничего плохого тебе не сделали.
Наташка вышла из кабинета литературы в солнечный белый весенний день, как в студёный декабрь. Солнечные блики лежали на полу, и солнцем был залит весь двор за окнами. Весь двор с чинарами, покрытыми свежей листвой. Наташка, забыв о том, что ее работы на просмотр еще не выставлены, побрела туда, куда ее звал инстинкт самосохранения – в это солнечное полное шелестящих крон пространство, к мраморному фонтанчику и белым скамейкам. Озноб пробирал до костей, у девчонки буквально стучали зубы. Она долго сидела под чинарами, выбрав скамейку, прогретую солнцем, до которой тень еще не доползла. Наташка сидела на белой скамье, слушала плеск фонтана и стучала зубами, пробираемая дрожью от неведомого просто замогильного холода.
- Это не я, - шептала беззвучно Наташка, - Это не я…
Соседский мальчишка со странным именем Шнырь, подловил тогда Наташку в подъезде и спросил к кому приходил участковый. И она, захлебываясь от восторга, пересказала ему подслушанный под дверью разговор участкового с Ромкой. Слово в слово пересказала. Шнырь недобро блеснул белесыми холодными глазами из под козырька засаленной кепки и злобно прошипел ей.
- Стуканешь кому, о чем я тебя спрашивал, кишки заточкой выпущу.
И исчез из ее жизни. Хоть бы навсегда… Хоть бы навсегда! Никто не знает, никто… И не узнает никто и никогда…
- Это не я… - клялась Наташка Пантелеева мраморному фонтанчику, всевидящим чинарам и белым скамейкам, клялась залитому весенним светом школьному двору, где еще так недавно раздавался Ромкин смех и звучал его голос…