— Мы с Леной предлагаем вам компромисс.
— Вы нам? Спасибо, мне лично одолжений не надо! Ушла, так ушла! Вот, я все подписал!
— У нее только одна четверка по географии, уйдет в двести двадцать восьмую, к Сикорскому, из вредности сдаст все экзамены на пятерки, она сможет, я ее знаю и вот! У нас десять лет медалистов не было, а у друга вашего Сикорского будет!
— Десять лет медалистов не было? — возмутился директор, — И еще пусть десять не будет! Мне эти медали вот где!
Директор выразительно стукнул себя ребром ладони по загривку.
— Какие еще пятерки! — встрял художник, — Да я ей сам трояки по всем спецпредметам нарисую!
Илона издевательски расхохоталась.
— Спокойно, Юрий, ваши не пляшут! К чему ей в двести двадцать восьмой спецпредметы? Да и вообще вы для Лемешевой уже и так сделали все, что могли!
Художник принялся давиться невысказанным гневом, не находя слов.
— Что это значит? — заинтересовался директор.
— А вы у него же и спросите.
— Уже настучала своей любимой учительнице, Лемешева? — гаркнул художник, наконец, справившись со своим спазмом.
— Ну, Юрий Иванович! — закатив глаза, простонала Ленка, — Примитивнейший же развод! Чего ж вы-то ведетесь, как ребенок!
— Ты вообще на чьей стороне, — возмутилась Илона, — Предательница!
— Вот и хорошо, — хлопнул ладонью по столу директор, — Раз она предательница, то пусть и отправляется куда хочет! Предателей мы не держим. Не выживают они в нашем серпентарии…
— У вас нет оснований для ее исключения!
— Кто сказал исключения? Хотя оснований, целый архив докладных записок!
— Я никогда не писала никаких докладных, — возмутилась Илона.
— Вы не писали, зато другие учителя и воспитатели, у которых не такая крепкая нервная система, писали. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь!
Директор, потрясая кипой бумаг, взятых из папки с личным делом Лемешевой, принялся перечислять.
— На каждом педсовете, на каждом, имя Лемешева склоняют все, кто только даром речи владеет. Считаем! Труп гюрзы из серпентария в химкабинете, одна штука, взрыв натрия в том же химкабинете, один, бог миловал, битых окон по школе, пять штук, на каждый год обучения по окну, и все разные! Взрыв муфельной печи в скульптурной мастерской один! Вывихнутых рук, выбитых локтей по три штуки на каждого из контактеров! Нервный срыв у стажера на практике, один! Переломанных ног у того же стажера, две! Бадминтон, первенство школы — ежегодно! Крашеный зеленью изумрудной внук начштаба ТуркВО — один! Еще перечислять? Иди, Лемешева, куда хочешь. Ты для любого учебного заведения бесценный дар! Юрий Иванович, дома досмеёшься! А основанием для перевода, я подчеркиваю, для перевода, а не исключения, исключить это не возможно, это судьба! Так вот основанием для перевода послужит ее заявление, написанное собственноручно.
Директор вынул из папки последний лист и с победным видом продемонстрировал его Илоне.
— Да она же там ошибок насажала, мне назло! — закричала Илона, — Вон, парашют через букву у! Дайте, я хоть исправлю!
— Какой парашют? — изумился директор, разглядывая листок на свет.
— Да вот же! Вот! Куда вы смотрите?
Сраженный недоумением директор машинально протянул Илоне листок, и она тут же, мило улыбаясь, изорвала его в мелкие клочья. Художник расхохотался, а директор опять утратил дар речи.
— А-ву-а? Ву-ва-а-а?
— Как я вам и обещала, совершенно беспринципная!
— Я так и знал! — ликующе выкрикнул художник.
— Ты знал? — перенес свой гнев на него директор, — Знал? Так что ж ты молчал? И мне теперь еще пять четвертей учить эту чуму египетскую?
— Не пять, Рахим Ахмедович, — лукавой лисичкой подольстилась Илона, — Всего только четыре с половиной. Лена просит продлить ей каникулы, она едет в Мерв с археологической практикой.
— Ах, не пять? А только четыре с половиной, — нарочито обрадовался директор, — Это можно обсудить, здесь есть повод для размышлений. На этом можно построить концепцию для дальнейших взаимоотношений и сфокусировать внимание сторон на базовых пунктах нового договора…