На последних трех метрах «дистанции» уставился в окно, добрался до своей парты, сел, посмотрел на мисс-Вселенную спереди и с трудом удержал лицо — с этого ракурса она вызывала не интерес, а омерзение! Причем не выдающимися надбровными дугами, мясистым носом и тяжелым подбородком, а крайне неприятным расположением мимических морщин, брезгливо поджатыми тонкими, практически бесцветными губами и взглядом, в котором читалось глубочайшее презрение ко всему на свете, кроме себя-любимой!
Пока я отходил от эмоционального шока, эта особа успела посмотреть на часы, переместиться за кафедру, повернуться к классу всем корпусом и одарить учеников змеиной улыбкой:
— Мне надоело слушать ваше блеяние, и сегодня я от него отдохну…
Судя по тому, что после этих слов раздался многоголосый стон, она изрекала нечто подобное не первый раз, и мои одноклассники знали, о чем вот-вот пойдет речь.
Как выяснилось буквально через секунду, с этим выводом я не ошибся:
— Сегодня у вас в программе сочинение. А темой будет…
Тут она, издеваясь, выдержала длинную паузу, а затем реально удивила оригинальностью названия наших будущих трудов:
— …ну, скажем, «Логические нестыковки в поведении второстепенных персонажей романа „Четыре дня в аду несбыточных надежд“»!
Пока класс вешался, Инна Переверзева дисциплинированно подняла руку, дождалась разрешающего кивка и хмуро поинтересовалась, можно ли будет пользоваться первоисточником.
Учительница презрительно поморщилась, сделал вид, что размышляет, а потом «проявила великодушие»:
— Если проблемы с памятью и мозгами, то так и быть, пользуйтесь. У вас два часа на все про все и… информация персонально для новенького: в моем классе установлена система контроля траффика любых электронных приблуд, так что не тратьте время на поиски живых или программных «помощников»!
Я пропустил это дополнение мимо ушей, ибо учился не ради оценок, соответственно, все задания наставников делал самостоятельно и предельно добросовестно. Не стал тянуть и с началом работы: включил личный терминал, создал новый документ, впечатал в него название, появившееся на большом экране за спиной Агнии Пантелеймоновны, и выписал в отдельный столбик имена второстепенных героев произведения. Пока восстанавливал в памяти, чем себя проявил каждый отдельно взятый, и разбирался в мотивациях, успел заинтересоваться предложенной темой и… сел на любимого конька сводного братца, то есть, принялся придираться ко всему и вся. А минут через сорок, оглядев список недоработок «великого» Николая Лапина, внезапно вспомнил язвительный отзыв Якова Скрябина, единственного литературного критика, с мнением которого считался наш наставник по русской словесности:
К сожалению, это воспоминание потянуло за собой другое, и перед моим внутренним взором появился хохочущий Славка. Со взглядом, горящим весельем, и непослушной челкой, лезущей в глаза. Вспомнил и стул, на задних ножках которого он в тот момент качался, и звонкие шлепки его ладоней по бедрам, и попытки добавить к этому четверостишию еще одно. С нашими впечатлениями об этом романе. В общем, я на несколько секунд выпал из реальности. Но училка, как оказалось, не дремала — подошла ко мне, прочитала эти стихи, невесть когда впечатанные моими руками на место под эпиграф, и изумленно хмыкнула:
— Вы читали и до сих пор помните эту эпиграмму Скрябина?!