Ротерби смотрел на мать, взбешенный ее упреками.
— Может быть, я и вправду столь глуп, как считает ваша светлость, но я, по-правде, не вижу разницы между нынешней ситуацией и той, которая была раньше.
— Разницы никакой, но тогда дело представлялось нам по-другому, — нетерпеливо сказала она. — Мы считали, что твой отец не выдаст себя, уповая на свойственную ему осторожность. Похоже, мы ошиблись. Он отдал себя в руки мистера Кэрилла. И прежде, чем мы продолжим, надо предоставить министру доказательства наличия заговора.
Лорд Ротерби почувствовал, что попал между Сциллой и Харибдой[32], и, когда вечером к нему прибыл посланец мистера Грина, он лишь яростно стиснул зубы, вынужденный отложить дело и дожидаться момента, когда ситуация окажется менее напряженной. Он отправил мистеру Грину записку, в которой категорически запретил ему предпринимать какие бы то ни было шаги по отношению к мистеру Кэриллу до тех пор, пока они не обсудят сложившееся положение.
Мистер Грин с облегчением вздохнул. Арестуй он Кэрилла, тот мог бы возбудить дело об убийстве сэра Ричарда — дело, которое, по твердому убеждению мистера Грина, его начальник, сэр Картерет, предпочел бы замять. Мистер Грин был уверен, что, если отпустить Кэрилла, он не станет поднимать скандал. И он был прав. Охваченный горем, мистер Кэрилл и не думал требовать расследования обстоятельств убийства. К тому же пришлось бы выдвигать обвинение против правительственного чиновника, имевшего ордер на арест сэра Ричарда, и его ничтожного приспешника, но смысла в этом было не больше, чем обвинять пистолет, из которого был произведен выстрел. И пистолет, и сыщик были всего лишь орудиями, едва ли отличающимися по степени ответственности.
Мистер Кэрилл терзался мучительной болью. Чувство одиночества было невыносимым. Он потерял человека, заменявшего ему друзей и близких, он остался один во всем мире.
Наконец мистер Кэрилл нашел утешение, вспоминая слова сэра Ричарда, сказанные им на смертном одре — о том, что его жизнь не была счастлива, отравленная жаждой мести, которая, словно червь в бутоне розы, отняла у него радость бытия. Сэра Ричарда пришли арестовать, и, поскольку он был разоблачен, злополучный выстрел оказался милосердным избавлением от того, что могло произойти — от виселицы, толпы и пыток перед смертью. Гибель от пули была лучше — лучше в тысячу раз.
Все эти мысли лежали тяжелым камнем на душе Кэрилла, не, когда он провожал умершего в последний путь, он почувствовал облегчение, размышляя о том, что судьба, как это ни странно, оказалась благосклонна к сэру Ричарду. Но стоило мистеру Кэриллу услышать стук комьев земли, сыплющейся на крышку гроба с останками человека, который был ему отцом, матерью и братом, — и его вновь охватил приступ мучительной боли.
Он уже уходил с кладбища, когда кто-то осторожно прикоснулся к его руке. Кэрилл резко обернулся и, увидев прекрасное лицо Гортензии Уинтроп, остановился, гадая, как она здесь очутилась. На девушке был длинный темный плащ с капюшоном. В пятидесяти ярдах у стены кладбищенской церкви стоял ее портшез.
— Я лишь хотела сказать, что сочувствую вашему горю, — сказала она.
Мистер Кэрилл удивленно смотрел на нее.
— Откуда вы узнали? — спросил он.
— Я догадалась, — ответила девушка. — Я слышала, что вы были с ним, когда это случилось, — графиня обронила несколько слов о происшедшем. Лорду Ротерби принесли записку от шпика, который должен был арестовать сэра Ричарда Эверарда. Я поняла, что он был вашим приемным отцом — вы и сами его так называли; я и пришла, чтобы сказать, как я сочувствую вам и переживаю за вас.
Кэрилл схватил ее руки и поднес их к губам, не обращая внимания на окружающих.
— Это так любезно с вашей стороны, — сказал он.
Гортензия повела его обратно на кладбище. Вдоль стены кладбищенской церкви протянулась липовая аллея — летом прихожане прогуливались здесь после воскресной службы. Именно сюда девушка и вела Кэрилла — он шел, механически передвигая ногами. Сочувствие, как это нередко бывает, вновь погрузило его в печаль.
— У меня такое чувство, будто я похоронил вместе с ним свое сердце, — сказал мистер Кэрилл, указывая рукой на площадку среди могил, где суетились рабочие с лопатами. — Он был единственным человеком, который меня любил.
32
Попал между Сциллой и Харибдой — то есть оказался в трудном положении. Сцилла и Харибда — скалы-чудовшца в древнегреческой мифологии, расположенные в узком морском проливе одна против другой и пожиравшие моряков с проходивших мимо судов.