Целых два дня он оставался дома, не принимал гостей, пытаясь себя перебороть. Наконец Кэрилл принял необычное решение, в котором проявилась вся его натура.
Он отправится к лорду Остермору и попросит руки мисс Уинтроп. При этом будет вполне откровенен с графом и все расскажет ему о себе, утаив лишь имена родителей.
Мистер Кэрилл был всецело захвачен своей идеей. Ситуация складывалась крайне нелепая, и ему очень хотелось посмотреть, что из этого выйдет. Он должен узнать у своего собственного отца, может ли человек его происхождения осмелиться просить руки приемной дочери графа — в этом было что-то трагикомическое. Это была задача, от которой человек с характером мистера Кэрилла не в силах был отступиться. И он, не откладывая, приступил к выполнению замысла.
Он велел Ледюку вызвать экипаж и, одевшись в траур, но с присущей ему аккуратностью, отправился на Линкольн-Филдз.
Погруженный в свои мысли, мистер Кэрилл не обратил ни малейшего внимания на переполох, царивший в Стреттон-Хаузе. За воротами замка стояли две кареты, подле одной толпились несколько человек, занятых беседой.
Не обращая на них внимания, Кэрилл поднялся по ступеням, не заметив также и тяжелого взгляда, брошенного на него привратником.
В зале он увидел нескольких слуг, сбившихся в кучку и переговаривавшихся с видом заговорщиков, попавших в беду. Поглощенные разговором, они не замечали приближающегося мистера Кэрилла до тех пор, пока он не ткнул одного из них в плечо своей тростью.
— В чем дело? Чем это вы так увлеклись?
Слуги чуть отодвинулись и замерли, внимательно и даже с любопытством глядя на вошедшего.
— Сообщите обо мне его светлости и передайте, что я желаю переговорить с ним.
Слуги нерешительно переглянулись; вперед выступил дворецкий по имени Хамфриз.
— Неужели ваша честь не знает, что произошло? — сказал он, выражая своим видом и голосом печаль и озабоченность.
— И что же? — отрывисто спросил мистер Кэрилл, заинтригованный такой таинственностью. — Что произошло?
— Его светлость очень плох, сэр. Нынче утром с ним случился удар, когда за ним пришли.
— Удар? За ним пришли? — повторил он, пораженный необычным выражением, с которым слуга произнес эти три слова. — Кто за ним пришел?
— Посыльный, сэр, — удрученно ответил дворецкий. — Неужели вы не слышали? — И, посмотрев в бледное лицо Кэрилла, продолжал, не дожидаясь ответа: — Вчера герцог Уортон предъявил его светлости обвинение, связанное с банкротством Южноморской компании, и сегодня утром лорд Картерет отдал приказ арестовать его.
— О дьявол! — воскликнул мистер Кэрилл с удивлением в голосе, в котором прозвучала также и некоторая озабоченность. — И, вы говорите, у него случился удар?
— Апоплексия, ваша честь. Сейчас у него врачи; сам доктор Джеймс пришел. Его светлости ставят банки — я слышал это от мистера Тома, камердинера. А я думал, вы знаете, сэр. Мне казалось, весь город только об этом и говорит.
Мистер Кэрилл и сам не мог понять, какое впечатление произвело на него это известие. Но в целом оно оставило его равнодушным.
— Очень жаль, — сказал он и на мгновение задумался. — Вы могли бы передать мисс Уинтроп, что я хочу с ней побеседовать?
Хамфриз провел мистера Кэрилла в маленький, отделанный белым и золотым будуар Гортензии. За то недолгое время, что он провел в ожидании, Кэрилл успел уяснить себе сложившуюся ситуацию, и искушение, терзавшее его три последних дня, охватило его с новой неодолимой силой. Если лорд Остермор умрет, нашептывал ему внутренний голос, то ему не придется более колебаться. Гортензия останется в одиночестве, как и он сам; даже хуже, поскольку оставаться с ее светлостью в Стреттоне, откуда девушка уже пыталась бежать, было бы совершенно невыносимо, и разве мог Кэрилл предложить Гортензии что-либо иное, чем стать его женой?
Вскоре она пришла — бледная, с испуганными глазами. Взяв протянутую руку Кэрилла, попыталась улыбнуться.
— Это так любезно с вашей стороны — прийти ко мне в такую минуту, — сказала девушка.
— Вы ошибаетесь, — ответил мистер Кэрилл. — Это вполне естественно. Я и понятия не имел о том, что произошло. Я пришел просить у его светлости вашей руки.
На ее щеках появился легкий румянец.
— Итак, вы решились?
— Я решил, что решать должен граф, — ответил он.
— А теперь?
— А теперь, видно, решать придется мне, если его светлость умрет.
Лицо Гортензии омрачилось.
— Сэр Джеймс не теряет надежды. — И затем печально добавила: — Я даже не знаю — просить ли у Господа смерти графа или его выздоровления?