Однако теперь, в аэропорту, душа его не затрепетала от дуновения московских ветров. Он обозревал видимые просторы зала прилета, чувствуя себя викингом, ступившим на землю, чтобы завоевать ее.
— Только подумайте, Серж, — он повернулся к своему спутнику, огромному мужику, больше напоминавшему двустворчатый шкаф, нежели человека из плоти и крови, — со сколькими людьми нам предстоит столкнуться и не оставить следа в их судьбе. Размышляли ли вы когда-нибудь над этим?
— Угу, — пропыхтел Серж. — Только что столкнулся с какой-то мордой. Ну уж дудки! Я ему так в бок чемоданом заехал, что нипочем не поверю, если он будет врать, будто я следа на нем не оставил.
Александр поморщился. Манера его спутника выражать свои мысли, лишенная всякого изящества, была ему неприятна. Однако что поделаешь: Серж — единственный русский, которого он знал. Во всяком случае — пока Потомок древнего рода покосился на спутника. Он познакомился с ним в самолете. Охарактеризовав его сразу «буйным типусом», он предпочел бы держаться от него подальше, однако судьба распорядилась по-своему. Их места оказались рядом.
Серж явился в самолет на пятнадцать минут позже означенного времени вылета. Плюхнулся в кресло с размаху, шумно выдохнул и заказал стопку водки. Александр подивился такому желанию нового соседа: судя по запаху, витающему вокруг этого господина, водки для середины дня он выпил уже предостаточно. Однако Серж залпом опорожнил принесенную стопку, икнул, хрюкнул и только после этого огляделся.
— Ба! — радостно гаркнул он, узрев рядом с собой потомка древнего рода. — Артисты!
Александр инстинктивно оглянулся, ища кого-то рядом с собой. Потом растерянно развел руками. Почему его отнесли к театральной братии, это второй вопрос. Первым же был, почему его узрели во множественном числе.
— Из Большого? — Серж деловито насупился, продолжая пристально разглядывать его. — Почему не знаю?
— Может быть, потому, что я не из Большого? — деликатно осведомился Александр.
— А-а-а… — несколько разочаровался Серж. — С Таганки?
— Да как вам сказать. — Доудсены всегда славились своим умением поддержать светский разговор, поэтому, поднапрягшись, Александр сделал все, чтобы не осрамить своих предков. — Я не артист. Вы меня с кем-то спутали?
— Певец? — сделал следующее предположение Серж.
«Все-таки странная манера заводить знакомство, — подумалось Александру. — Хотя, вполне возможно, довольно удобная для длительного полета. Пока он переберет все существующие профессии, мы как раз долетим до Москвы».
— Где выступал? — Серж бесцеремонно помял белый шарф Александра. — Отличный прикидон. Надо бы себе такой завести. Прямо лорд англицкий.
Тут Александр понял суть проблемы. И эта суть ему не очень-то понравилась Он решил, что если не закончит затянувшееся представление, то в скором времени его начнут мять, пихать в бок, хлопать по плечу и трясти за руку. А этого он не выносил.
— Меня зовут Александр Доудсен. Я из Дебшира. Вы не знакомы с дебширскими Доудсенами?
— Это как-то относится к породе собак? — Серж напряженно нахмурился.
— Никоим образом.
— А… — Лицо того просветлело. — Так ты англичанин! Вот уж нипочем бы не подумал. Давай выпьем за это!
— Простите, я не пью в такой час, — отрезал Александр.
— Водки! — рявкнул Серж.
Когда стюардесса принесла еще две стопки, Александр отрицательно мотнул головой, добавив, чтобы скрасить отказ:
— Прошу прощения.
— Ну.., тогда ты хоть посиди со мной. — Серж склонился к нему и, доверительно шепнув:
— Очень хочется выпить, — подмигнул.
В общем-то, предложение соприсутствовать не выглядело вызывающим, учитывая то обстоятельство, что выхода у Александра все равно не было — самолет уже набирал высоту.
— Так чем нонче занимаются Деб… Деб.., тьфу ты, леший. — Язык Сержа уже явно отставал от мысли. Наконец он нашелся, выпалив:
— Чем теперь аристократы занимаются?
Александр пожал плечами и улыбнулся. Улыбка вышла у него несколько кислой от сознания, что лететь с этим нетрезвым господином бок о бок ему предстоит не менее четырех часов. Он бы предпочел провести это время более плодотворно. Он согласен был даже на компанию пожилой леди, уже донимающей всех окружающих рассказом о своей внучке Милисенте, которая похожа на едва распустившуюся розу. К подобным характеристикам Александр научился относиться скептически, поскольку недавно его чуть было не женили на девушке, про которую все ее родственники, как один, трубили в трубы, что более дивной розы не встретить на всем побережье. Каково же было удивление юного Доудсена, когда его представили высоченной особе, телосложением напоминавшей оглоблю, с длиннющим носом и мутными глазами цвета старой пакли.
— Чего молчишь, отпрыск древнего рода? — Серж нетерпеливо дернул его за шарф.
— Лучше всего у аристократов получается есть и пить, — Александр невольно поморщился. Он с трудом переносил, когда его трогают.
— А-а-а, — разочарованно протянул собеседник. — Ну так для того, чтобы хорошо жрать, вовсе не нужно быть аристократом. Я вот, к примеру, совершенно не аристократ!
Александр подумал, что Серж мог бы и не упоминать об этом. И без того понятно.
— Вы коммерсант? — попытался догадаться он.
— Более или менее. Я, вишь ли, тоже человек с именем, — не без гордости сообщил Серж. — Ну тебе-то, доходяге англицкому, мало что моя фамилия скажет, а вот в России Боброва знают прекрасно. Мой отец — бывший министр внешней торговли бывшего СССР. А я — его наследник, соответственно.
— Тоже министр?
Серж фыркнул.
— На хрена мне это сдалось! Я вольный художник.
Александр опять напомнил себе, что Доудсены всегда славились умением поддерживать светскую беседу, а потому поинтересовался:
— Вы маслом пишете?
Удивительно, но подобное умозаключение вызвало смех русского:
— Ха! Чудаки вы, иностранцы! Маслом! Да я за всю жизнь не нарисовал ничего более оригинального, чем «Черный квадрат» Малевича и три известные буквы на заборе.
«Вольный художник» в наши дни может быть кем угодно.
Лишь бы в штате не состоять.
— А-а-а, — протянул Александр и кивнул, хотя мало что понял.
— Я то там, то здесь. Везде состою, нигде не числюсь.
В основном в совете этих, как их, — он пощелкал пальцами, дабы взбодрить память, — не то попечителей, не то спонсоров, не то владельцев. В общем, везде по-разному.
Все дни заняты, на себя времени нет. Вот лечу, между прочим, тоже не просто так. Я в Лондоне был по делу.
Молодого Доудсена не слишком занимали дела Сержа, но чувство самосохранения подсказало ему, что сейчас лучше выслушать собеседника до конца.
— Друган мой там загремел за решетку, — зевнув, продолжал тот. — Пытаются пришить бедолаге, что он какие-то деньги перевел на подставные счета. Я им говорю: «Вы чо, мужики, патиссонов несвежих обхряпались?!» Юрчик — это дружок мой — и фразу-то «подставные счета» не выговорит. Он в банке сидит наместником. Дурак дураком и оболтус к тому же! А ваши зануды заладили: «Подставные счета да деньги из Чечни». В общем, сидит теперь Юрчик в англицкой тюряге. И расследование идет полным ходом. Вот дурень.
— Но ведь это противозаконно…
— Вот я им то же сказал. Я говорю, Юрчик — русский мужик, так что пускай тухнет в русской тюряге, в какой-нибудь Владимирской губернии. У меня ж на родине такие связи, что его, только моргни, отпустят, не поморщатся.
А они — нет. Будет сидеть у нас. Меня к нему даже не пустили. Показали видеозапись, ну, чтоб убедился я с его адвокатом, что он в порядке. Юрчик — умора. Комбинезон на нем оранжевый, рожа зеленая. Приперся в Лондон на встречу к зазнобе, а тут его так встретили. И ведь хрен бы с ней, с отсидкой этой. Все равно добьюсь, что его в нашу тюрягу переправят, а по-вашему, экстрадируют, значит. Жуть, как подумаю, что Юрчику светит, когда он домой вернется. Дело-то вскрылось, по всем каналам показали. Наши там с НТВ околачивались. А жена у Юрчика — бой-баба. Она ему устроит изоляцию почище всякой тюряги.