Шмель, Шмель. Что-то знакомое, где-то встречал. Ах да, дикарь, тусивший с Вагулом и тем третьим, погоняло которого я уже не помню.
— Я, и чо? Нельзя чо ли?
— Ты опять обдолбался? — в голосе зазвучало облегчение, следом послышались шаги, сдвинулась задвижка. — Чего ж тебе, обдолбыш, не сидится на жопе ровно. Как нанюхаешься, так…
Дверь открылась, я уткнул в живот появившегося на пороге толстяка обрез.
— Не шуми.
Тот икнул.
— Ты не Шмель.
— Бинго. Шаг назад.
Он отступил, я скользнул следом за ним в комнату. За столом сидел Бородач, тянул чай из жестяной кружки. Увидев меня, подскочил, выплеснув половину кружки себе под ноги, и поднял руки.
На поясе у него висел патронташ и кобура с револьвером Алисы. Девчонка подскочила к нему, выхватила револьвер и улыбнулась, как любимой игрушке.
— Это мне Василиса дала, — словно оправдываясь, залепетал Бородач. — Обрез-то мой у него, — и кивнул на меня.
Я пихнул толстяка.
— Рожей в пол. Быстро!
Он послушно улёгся, я связал его и повернулся к Бородачу. Тот без слов лёг рядом, лишь вздохнул обречённо:
— Вот теперь Василиса меня точно наизнанку вывернет.
— А где она сейчас? — спросил я.
— Да всё там же, в нумере своём.
— В каком ещё нумере? Что за нумер? Отвечай!
Бородач вытаращил глаза.
— Да я как тебе объяснить? Нумер, живёт она в ём. У её там и спаленка, и контора, а внизу подвал, в котором вас держали.
— Где это?
— Я знаю, — ответила Алиса. — Заканчивай с ними.
Девчонка налила чаю в кружку и отхлёбывала маленькими глоточками.
— В смысле… — я вычертил в воздухе крест. — Совсем?
Бородач, вывернув шею, следил за моими жестами.
— Убьёте что ли? Дон…
— Да нет, — поморщилась Алиса. — Рты им заткни, чтоб не орали, когда уйдём.
— Мы не будем орать, — тут же пообещал толстяк. — Вот ей богу!
А Бородач закивал, насколько это было возможно сделать в лежачем положении.
— Не будем, точно не будем.
Но заклепать им рты всё же пришлось, не хотелось рисковать впустую. После этого попил чаю, медленно, с наслаждением. Возле чайника стояло ведро с водой, его опустошил почти наполовину, остатки Алиса использовала для умывания. Пока она приводила себя в порядок, я осмотрел помещение, глянул под нары, под стол, надеясь найти хоть часть своего снаряжения. Ничего. Обыскал толстяка, Бородача, нашёл карамельку, протянул Алисе.
— Будешь?
Она отказалась, съел сам.
На столе среди прочих мелочей лежал планшет, такой же потрепанный, как и всё местное общество. Пока я наслаждался чаем, Алиса пролистала сообщения. Ничего полезного не нашла, сплошь приказы от руководства: иди туда, сделай то, и лишь изредка отчёты подчинённых о проделанной работе. Обычный планшет ни к кому конкретно не привязанный. Алиса попыталась связаться с кем-то в Загоне, но, сколько не пробовала, каждый раз всплывала красная мигающая надпись:
Недоступно! Недоступно!
То ли адресат обнулили, то ли возможности планшета не позволяли совершить запрос.
Выходя со станции, я прихватил стул, сунул спинкой под дверную ручку. Лизун по-прежнему крутился неподалёку, как бы не забрался внутрь да не откусил чего у дикарей.
Стараясь не заступать за грани исходящих от фонарей световых кругов, прокрались к посёлку. Первая справа трёхэтажка являлась одновременно и административным зданием, и личной резиденцией Василисы. На крышах бдела ночная охрана, ещё один часовой сидел на ступеньках крыльца, зевал, поглядывая вдоль единственной улицы. С дальнего конца, оттуда, где располагался лучший кабак в пустоши, доносился приглушённый переливчатый смех. Смеялась женщина, грубый мужской голос наговаривал ей что-то, от чего женщина смеялась ещё переливчатей. Часовой чаще смотрел в ту сторону и от зависти ёрзал задницей по ступеньке.
Я прошёл вдоль стены к крыльцу. Часовой так и не обернулся, поглощённый сценой у кабака. Я легонько стукнул его по плечу, он обернулся, и получил удар в челюсть. Удержал падающее тело и потащил за собой к подъезду. Уверенно, по-деловому постучал в дверь. Тишина. Снова постучал.
— Чево шумишь, злыдень? — послышался надломленный годами голос.
— Дед, тут Шмелю херово, — не растерялся я.
— Чё?
— Шмелю, говорю, херово.
— Кому?
— Да открывай ты уже, глухомань чёртова! Сдохнет сейчас. А у него к хозяйке новость важная.
— Да мне-то шо? Пущай дохнет. До утра открывать не велено, Василиса Степанна отдыхает.
Какой же упрямый консьерж попался.
— Слышь, дедок, я сейчас такой грохот устрою, Василиса встанет, взгреет тебя. Понял?
— Да шоб ты сам сдох вместе со Шмелём своим, — выругался в сердцах дед. — Что ж у вас как не у людей всё. Ночь-полночь… Жди, за ключом схожу.