Спасибо другу-охотнику, что показал приём. Кен ударил по цевью, ружьё подпрыгнуло, только лечь в ладони не успело. Незримым движением я скользнул к крысе и вогнал нож в грудь. Оттолкнул тело, развернулся к Грачу. Тот замер в оцепенении. Рука, словно деревянная, застыла у кобуры. Я нарочито медленно обошёл его, вынул Макаров и сунул в карман плаща. Сгрёб за грудки и встряхнул.
— Потолкуем?
Он сглотнул.
— Ты… ты чё наделал, муфлон? Ты ж Кена завалил. Кена! А он…
Грач беспомощно обернулся на труп напарника и протянул к нему руку, словно надеясь, что тот ухватится и встанет. Вместо него встали жабы. Вроде бы сидели, дремали, а тут как почувствовали. Из боковых проулков вылезло ещё полдюжины. Я не успел ничего сказать, а тело уже утащили куда-то. Надеюсь, не сожрут. Хотя, наверное, зря надеюсь.
Грач сглотнул, предчувствуя такую же судьбу.
— Мы поговорить только хотели, а ты… ты… Ты ж под дозой!
Наконец-то он оценил цвет моей радужки.
— Так и есть. Теперь понимаешь, что шутить я не буду?
— Не убивай, Дрон…
— Веди себя правильно. Расскажи всё как есть: сколько вас, где прячетесь, оружие.
— Мы… За рынком по центральному проходу метров пятьсот. Туда из Развала строительный мусор свозили. Мы нюхачей выгнали, теперь у нас там база. Чужие не заглядывают, никто не трогает. Лафа. Сколько людей, точно не скажу, двадцать или двадцать пять. Вооружены кто чем. Два дегтяря есть стареньких, но рабочие, а так в основном обрезы, наганы, арбалеты. С патронами напряг. Калаш только у старшего…
— Старший кто?
— А хрен его знает. Реально без понятия. Я его раньше не видел. Чёрт хромой одноногий. Погоняло Крыс. Появился в Петлюровке месяца три назад. Вонял как пёс бродячий, но при бабках. Собрал вокруг себя человек десять, исчез. Через неделю опять появился, опять за людьми. Ему предъявили за тех, что в прошлый раз ушли, он побожился, что все живы. Поверили. Вроде бы мужичок такой плюгавый, по роже пройдоха тот ещё, но народ потянулся, я тоже. А чё бы нет? Задолбало по Территориям мотаться. Развал уже очистили от всего ценного, и что дальше делать? В старатели? Да ну его, жизнь одна. А Крыс сказал, работа несложная, жратва от пуза. Крыс он такой, сказал, стал быть, так и будет. Ни на букву не отойдёт. За своих стоит крепко. Недели две назад глаголы с пятого блока решили нас накрячить, на бабки кинуть. Мы им по дешёвке нюхач палёный скидываем. Так они, муфлоны, платить отказались. Крыс к ним переговорщика отправил, а они его в яму сдали по жёсткой процедуре.
— И чё?
— А ни чё. Нет больше глаголов в пятом блоке. Кончились, — Грач натужно засмеялся, но столкнувшись со мной взглядом, смолк. — Прям там в блоке расписали. Кому кишки выпустили, кому гланды через жопу вырезали.
— Жёстко.
— А по-другому как? Кинул — получи. Бояться должны, иначе все кидать начнут.
— По вашей раскладке получается, я сильно накосячил, так?
По лицу Грача обильно потёк пот.
— Дрон, ты обещал…
— Обещал, обещал, не ссы. Ну так чё там насчёт косяка, большой он у меня?
— Большой… Дрон, договориться всегда можно. Отпусти. Я Крысу всё объясню, он чувак правильный, поймёт. Скажу, Кен сам виноват. Ружьё на тебя наставил, ты защищался, имел право.
— Про то, что я заряжен, тоже расскажешь?
— Нет. Зачем мне? Заряжен и заряжен, твоё дело.
— А про молодого?
— Про молодого? А, про того чайника? Так он сам дурень. Муфлон! Он у нас неделю всего. Да и мало ли… Жабы его. Жабы грохнули! Сам видел. Отпусти. Ты обещал. Не по-пацански слово нарушать. Дрон…
— Не Дрон я.
— Кто же? Жаба сказал…
— Оговорилась твоя жаба. Дон меня зовут. Слышал такое имя?
Он слышал. Жилы на висках вздулись и запульсировали.
— Я… если бы знал, кто… — голос стал хриплым. — Никогда, Дон… не против тебя…
Я отступил и указал на выход:
— Иди.
Он не поверил. Сделал шаг назад, ещё один, развернулся, пошёл, втянув голову в плечи. Я кашлянул. Он вздрогнул, остановился, подождал, снова пошёл.
Когда он скрылся, я выждал несколько секунд и двинулся следом. До рынка добрался быстрым шагом, успел заметить, как Грач свернул за линию прилавков. Напротив места, где сдох молодой браток, сидели кучкой мусорщики. На земле ещё остались следы крови и блевотины. Мусорщики вяло переговаривались, у одного на шее висели, как ожерелье, связанные за шнурки ботинки.
Я прикрыл глаза, напрягся, включая восприятие. Пульсирующая отметка отобразилась почти на самой границе. Грач не соврал, шёл по центральному проходу, торопился, спешил поведать работодателю о нашем разговоре. Ну-ну.
Быстро пересёк рыночную площадь и нырнул за прилавки. Проход не проспект, ровным быть не обязан, да и центральным его обозвали только за то, что был немногим шире остальных. По обе стороны поднялись горы хлама, в основном строительного, отчего вонь стала заметно слабее, и чем дальше я углублялся, тем воздух становился чище.