— В Петлюровке законы Загона не действуют.
— Не действуют, верно, но если найдут — не помилуют. А они найдут, будь уверен, всегда есть те, кто хочет подзаработать. Законники. Слышал о таких? Вот и пришлось мне на свалку перебираться. Помыкался малость, жрать нечего, кругом нюхачи, да ещё фермеры захаживают, экскрименты у них тут какие-то…
— Эксперименты.
— Не важно, — отмахнулся Коптич. — Жить как-то надо, а не получается. Но гляжу вдруг, мужичок. Варит чё-то в кастрюльке. Я подгрёб, познакомились, он Павлом обозвался. Попросил его угостить варевом, жрать-то хочется. Он угостил. А это порошок! Ну я и сообразил: а чё как мало? В кастрюльке-то много не наваришь. Ну и сговорились производство устроить. Я людей нанял, часть на сбор крапивницы по обычному сотрудничеству отправил, они в мешочки не листья, а соцветия, потом мешочки через внешников за отдельную плату выгружаем и сюда. Другие охраной занимаются, сбытом. Порошок у нас не конторский, но тоже ничего, получше тех, что за забором варят. Дон, хорошо, что мы встретились. Ты очень бы мне пригодился. Ты и я, мы такого сотворим, все Территории ахнут! У меня выходы кое-какие есть на правильных людишек. За лишнюю штуку статов они тебя из любых списков нарушителей Свода законов вычеркнут. По Загону сможешь ходить как у себя дома — в тапочках. Как тебе предложение?
Пока он говорил, в голове свербело. Внимание ослабло, и я никак не мог сконцентрироваться на том, что происходит вокруг. Интуиция безостановочно прохаживалась по спине мурашками, но в то же время никакой опасности я не видел. Как раз наоборот, охватывало спокойствие. Коптич улыбался, глазки светились, погода располагала к хорошему. Но именно это и напрягало.
— Я ведь знаю, какой ты, Дон. Знаю. Ага. В камере ещё почуял. Помнишь, за руку тебя схватил? Вот тогда и почуял. Я ж такой как ты. Мы с тобой братья. Если обиду затаил, что бросил тебя, так верь, бросать тебя не хотел, в мыслях такого не держал. Да ты и сам это понимаешь, не я ж тебя с моста скидывал.
Коптич как будто оправдывался, но я и не думал в чём-то обвинять его. В голове крутилось другое: Коптич проводник? Как я? Вот бы не подумал. Впрочем, тогда это объясняет те мощные волны силы, которые я только что чувствовал. От Мёрзлого у меня тоже голова болела и страх накатывал, пока не привык к нему. Да, никаких сомнений, мой бывший напарник по шоу — проводник. Неожиданно.
— Какой у тебя дар?
— А такой. Для нашего дела вполне подходящий. Любого уговорить могу, заболтать, направить на мысль верную. С кем-то проще, с кем-то повозится приходиться, но всегда по-моему делают. Всегда! Не забывай только дозу колоть. Никакой дар на сухую работать не станет. Ты спрашивал, почему меня на ферму определили. Вот потому и определили. Не захотел я под Мёрзлого идти, а в таком случае путь один — в твари. Я бы и стал тварью, да Мозгоклюй подвернулся. Думаешь, по большой любви нас в шоу взяли? Как же! Я не только словами, но и взглядом верный путь людям подсказываю. Подсказал и Мозгоклюю.
Говорил он действительно много. Болтал, болтал, как будто паутиной меня опутывал. Чувствовалось её липкое прикосновение к лицу, к рукам. Тело само собой стягивалось, наливаясь неясно откуда пришедшей усталостью. Эта усталость вытягивала из крови наногранды. Шкала понизилась на деление, ещё на одно. Он и меня заговорить пытается?
Я встряхнулся, отгоняя наваждение.
— Что ж ты из поезда не сбежал?
— А потому и не сбежал, что сквозь стены проходить не умею, да и сухой был. А когда бомбу на ногу навесили, уже и неважно стало, когда бежать. Тебя, опять же, бросать не хотел, надеялся вместе уйти. Два проводника! — Коптич вскинул руку. — Это как кардинал и бакалейщик — сила!
Он рассмеялся, но теперь в его смехе чувствовались фальшь и высокомерие.
— Ну а тебя, Дон, чем судьба одарила? Поделишься секретиком? Я тебе честно всё поведал.
— Да понимаешь… Как тебе объяснить… Восхищаюсь я.
— Восхищаешься? Как это? Что за дар такой?
— Очень хороший дар, Коптич, и главное, полезный. Ты вот сейчас мне зубы заговариваешь, паутиною оплетаешь, а я всё равно чувствую, как справа четверо заходят, и трое слева. Они как маячки в сознании красным мигают. Обычно напрягаться приходится, глаза закрывать, чтоб почувствовать, а сейчас безо всякого напряжения. Расту, видимо, усиливается дар мой. А твоя паутина, как бы ты её не плёл, слабее меня не делает.
Я снял автомат с предохранителя и направил ствол ему в живот.
— Это интуиция, не дар, — помрачнел Коптич. Всю его весёлость как рукой сняло. — У каждого проводника она есть. У кого сильнее, у кого слабже, тут уж как Господь отсудит. А я тебя про дар спрашивал. Не ответишь?