— Дряхлый подражателем стал, — сказал я.
— Точно?
— Сам видел. Меня возле его клетки взяли. А Галина Игнатьевна в язычника переобулась, тоже сам видел.
— Хе, — хмыкнул Сурок. — Забьюсь сегодня вечерком со своими.
Броневик выехал за ворота. На пропускном пункте нас не остановили. Сурок привстал, показываясь, и ворота сразу открыли.
— А кто сейчас вместо Мёрзлого?
— Да… Был у нас один начальником смены. Может, слышал: Сиваш.
Я присвистнул:
— Вот же падла живучая. Мёрзлый собирался его в яму отправить, и чё получается — вывернулся?
— Ага. На нашу голову. Теперь вот начальник Центра Безопасности. Прикинь как поднялся.
— Слабоват он вместо Мёрзлого, не потянет.
— Потянет, не потянет, а с Толкуновым за ручку здоровается, в положенцы прыгнул. Рожа довольная, сытая, нас за людей не считает. Порядки завёл такие, что народ стонет. По некоторым категориям выплаты понизил, по особому сотрудничеству расценки урезал в два раза. Подходить к нему можно не иначе как строевым шагом, понял? С прихожанами подружился, те теперь к нам как к себе домой ходят. Куда катимся… Мёрзлый сам всё решал, а Сиваш Толкунову в рот смотрит. Как тот скажет, так и делает. Говорят, штурмовики, которые по Территориям разбежаться успели, за Северной дорогой поселение создали. Посмотрю, если не врут, заберу семью и к ним уйду.
Сурку сильно не нравилось, что творилось в Загоне. Он кривился, мотал головой. Наверняка сбежит. Но большинство зашлакованных с места не сдёрнется. Чья бы власть в Загоне не была, в нём всё равно безопаснее и сытнее. А в яме все одинаково окажутся, что начальство, что простые работяги. Даже положенцы от неё не застрахованы, пример Дряхлого у меня до сих пор перед глазами. Да и выжить на Диких территориях сложнее, причём твари там не самая большая опасность.
— Сурок! — окликнул старшего пулемётчик. — Тут блокпост прямо по дороге.
Броневик подъезжал к Анклаву. Шоссе возле поворота к КПП перекрывала платформа с символами редбулей на борту. Позади стояли стрелки, на обочине слева залегли ещё несколько бойцов. Справа за кустами тоже кто-то прятался, я видел, как бликует солнышко на стекле: то ли бинокль, то ли оптика.
Сурок крикнул водиле:
— Стоять, Савраска, — и потянул из кармана планшет. Глядя на экран, приказал пулемётчику. — Держи их на мушке. Если стрелять начнут или побегут скопом, вали всех нахер.
Пулемётчик передёрнул затвор и приник к прицелу. Мы остановились метров за пятьдесят до платформы и линии стрелков. Лица редбулей выглядели встревоженными, что вполне естественно. Перекрыть дорогу загонщикам, да к тому же внешней охране, это не за угол поссать сходить. Но им был нужен я. Два года назад Анклав поднялся против Загона из-за одной-единственной связистки, а у меня на счету не меньше десятка редбулей и, возможно, Голикова. Я так и не узнал, ранили мы её тогда, убили или вообще не задели.
Сурок отстучал донесение в Загон и поднялся. Посмотрел на платформу, на кусты, оценил наши шансы и протянул неуверенно:
— Что я могу сказать… Пятнадцать минут стоим, обтекаем. Если в атаку не попрут, значит, повезло.
— А если попрут?
— Дон, ты вопросы задаёшь. Если попрут, значит, не повезло. Логика.
— Не нравится мне твоя логика. Давай так: если начнётся конкретный наезд, сдавай меня смело. Вряд ли конторщика тебя за это сильно накажут, на крайняк отбрешешься, что спасал личный состав и технику, а вот шанс выжить повысится.
Пулемётчик взглянул на меня искоса. Ситуация его не радовала, наверняка, впервые встал лицом к лицу с противником, и умирать ему совсем не хотелось. Но мои слова вселяли надежду, и он совсем по-детски откровенно улыбнулся.
— Ценю твоё предложение, — Сурок хлопнул меня по плечу. — Даже неожиданно как-то. Но всё-таки поступим, как я сказал. Савраска, — снова окликнул он нашу водительницу, — ложись за сиденье, там тебя не достанут. Ну а мы…
Он не договорил. Из-за платформы вышла женщина в парадной форме, с аксельбантами, в начищенных до блеска сапогах, и уверенно направилась к нам. Я облегчённо выдохнул: Голикова. Жива, стервозина. Это несколько улучшает моё положение. Если меня и убьют, то не сразу и, возможно, быстро.
Я улыбнулся штаб-звеньевой так же искренне, как только что улыбался пулемётчик.
— Танечка, милая, как поживаешь? Вспоминал тебя вот только что. Долго жить будешь.
Лицо Голиковой оставалось непроницаемо-суровым. Чеканя шаг, он подошла к броневику, вскинула руку к виску и звенящим от возбуждения голосом сообщила:
— Как официальный представитель Красного Анклава требую немедленно передать мне гражданина Загона номер двести сорок, сто двадцать семь, сто восемьдесят восемь!