Алиса взяла меня под руку, положила голову на плечо.
— Дон, расскажи о своём мире. Я много смотрела ваши фильмы, читала книги, разговаривала с людьми. Многие говорят, что там было лучше.
Я прикрыл глаза, пытаясь вспомнить то, что не так давно было моим миром.
— Что тут рассказывать. Лучше или хуже. Не знаю. У каждого своя правда. Если кому-то не нравится участковый дядя Миша, это не значит, что он не нравится всем.
— А кто такой участковый?
— Ну, типа внутренней охраны, тоже ходят по жилым блокам, наставляют нюхачей на путь истинный.
— На принудиловку отправляют?
— Типа того. Только не на три дня, а на пятнадцать. А ещё у нас много машин. И самолёты. Это такие летающие штуковины в виде птиц. Но рычат как пёсотвари.
— Дон, я знаю, что такое самолёты, — рассмеялась Алиса. — Я видела в кино. Жаль, что у нас нет таких. Ты ездил на них?
— На них не ездят, на них летают… Было пару раз, летали в Сочи с…
Я хотел сказать «с Данарой», но поперхнулся. Последние две недели я не вспоминал о ней, почти забыл, а теперь вдруг воочию увидел тот день, когда мы стояли на берегу реки, смотрели на плывущего человека и знать не знали, насколько круто изменится наша жизнь всего-то через несколько минут. С тех пор прошло полгода, может, чуть больше или чуть меньше. Данара живёт в своём занюханном мире, я проводник, Кира по-прежнему там. Я тоже должен быть там. Но сначала надо пройти через Ворота. Они автоматические, открываются откуда-то изнутри. Не важно, как мы дойдём до них, я уверен — дойдём, пусть для этого придётся положить половину варанов и редбулей. Но кто откроет их?
— Как мы доберёмся до Загона? — резко сменил я тему разговора.
— Всё подготовлено. Надо только дождаться темноты.
Опять эти недомолвки.
— У вас с папой, да и с Гуком черта странная — ничего не объяснять. Вы мне не доверяете или у вас это черта семейная? Только не говори какую-нибудь банальность, типа, меньше знаешь, лучше спишь.
— Это семейное, — кивнула Алиса.
— Ага… Ну, в принципе, нечто подобное можно было предположить. И кем тогда тебе приходится Гук?
— Дядей. Он родной брат мамы.
Брат мамы Алисы. Вот и стало кое-что проясняться.
Я подобрался, и заговорил елейным голоском, боясь спугнуть возникшую откровенность:
— А кто твоя мама? Никто почему-то не хочет говорить. Я и Мёрзлого спрашивал, и Гука, и примаса тоже, но всё как об стену горох. Да и ты. Стоит завести разговор, сразу сливаешься. Тайна это что ли великая?
Алиса какое-то время молчала, решая, стоит ли посвящать меня в семейные тайны. Собственно, мы давно уже не чужие. Выберемся из этой передряги, попрошу Мёрзлого руки дочери…
— Никакая ни тайна. Моя мама — Сотка.
Сначала я подумал, что она смеётся. Решила в очередной раз подшутить над шлаком, вот и брякнула. Но взгляд Алисы оставался спокоен. Что, действительно Сотка⁈
Я сглотнул. Горло пересохло, говорить стало тяжело.
— А почему… почему…
— Не похороним? — пришла мне на помощь Алиса. — Папа сказал, пока не отомстит всем, кто её убивал, хоронить не позволит. Из-за этого они с дядей Гуком и поссорились.
— А кто её убивал?
— Гидравлик. Жил здесь такой отморозок. До Разворота занимался установкой и ремонтом гидравлических сооружений. Инженер. Молодой, перспективный, со связями. Приют, кстати, по его проекту построен. А когда вдруг всё изменилось, сколотил банду. Держали район вдоль оврага, контролировали переходы, их так и называли: овражные. Здесь в то время много людей обитало, кто в Загон шёл, кто из Загона, да и в городе небольшие поселения были. Гидравлик с них дань собирал. Когда Контора подмяла под себя Депо, маму там старшей поставили. С овражными договорились жить мирно, поделили город по оврагу. Но овражные беспредельщики конченные, народ с их стороны на нашу стал перебегать. Они в отместку Депо захватили, кого просто убили, а маму… Ты видел, что сделали… В общем, папа до кого мог — дотянулся. Мало никому не показалось. Гидравлик сбежал.
Алиса стёрла выступившую слезинку. Было бы неправильно и дальше теребить её рану, но я не мог удержаться:
— И где теперь этот Гидравлик?