Роузберг нахмурился ещё сильнее. В его представлении я нарушил все мыслимые и немыслимые правила местного этикета, а обращение «Слышь, чувак» вообще едва чувств не лишило, и никаких бутербродов он, разумеется, заказывать не собирался.
— Распорядись, Генри, — услышал я позади себя. — Надо покормить гостя.
Я повернул голову. С последней нашей встречи Тавроди ничуть не изменился, всё такой же невысокий, худой и причёска в виде созревшего одуванчика. Он смотрел на меня пытливо, словно силился вспомнить и… не мог.
— Как прикажете, Сергей Филиппович.
Роузберг ушёл, а Тавроди опустился в кресло, скрестил ноги. Он продолжал сверлить меня взглядом.
— Значит, вы и есть Дон? Евгений Донкин. Муж той женщины. Данары. Интересный экземпляр ваша жена. Вы и она — это очень многое объясняет.
Экземпляр… Мне стало неприятно. Нервы защемило, кровь начала бурлить. Назвать человека «экземпляром» всё равно, что обездушить его. Мы для него всего-то объекты изучения, возможность обосновать какую-то теорию, совершить очередное открытие. Пусть он и гений, подарил человечеству наногранды, продлил жизнь, вылечил болезни. Но доступно это не всем, лишь избранным. Зато доступен нюхач, тоже его открытие. Он так же лечит, но одновременно заставляет людей деградировать. Благодаря Тавроди Данара превратилась в тень и уже никогда не станет человеком.
Мне захотелось удавить его, и не важно, что на запястьях наручники, это не помеха. И охрана не помеха, не успеют остановить меня. Но дотянуться всё равно не получится. Тавроди проводник. Не знаю, в чём заключается его дар, но в данный момент он под дозой. От него просто несло силой. Никакие охранники ему не нужны, они всего лишь декорация, визуальное обозначение его могущества, свита, как и чванливый юноша по фамилии Роузберг. Прыщавый, кстати, вернулся, за ним следом явилась милая девушка в клетчатом передничке, и с улыбкой поставила передо мной тарелку, на которой возвышалась горка бутербродов с колбасой и сыром.
— Bon appétit.
Надо же, французский. Местное общество избаловано не только комфортом, но и вышколенной прислугой. На широкую ногу живут господа конторщики.
Я начал есть, откусывая за раз половину бутерброда. Тавроди покачивал головой и щурился.
— Кажется, я вспомнил вас, Евгений. Полгода назад вас бросили в подвал на Передовой базе. Да, так и есть. Вы казались жалким, нервным и держались за рёбра. Я ещё подумал, что вас непременно отправят на ферму. Но вы как-то избежали уготованной участи.
— Меня и отправили, — пожал я плечами. — Но мне посчастливилось попасть в шоу Мозгоклюя и даже одержать победу. Я Кровавый заяц, слышали?
— Кровавый заяц, вот как? — Тавроди немного приподнялся в кресле. — Помню, помню. Особенно те кадры, где вы забили чугунным утюгом того незадачливого охотника. Значит, это вы его так, да?
— Ага. Мой первый труп. Как я терзался из-за этого, ох. Но на следующий день добавилось ещё четверо, и это подействовало как успокоительное.
— И сколько всего на вашей совести убитых людей?
— Не знаю, не считал. Но всяко меньше, чем на вашей.
Я засмеялся, изо рта полетели хлебные крошки прямо в лицо Тавроди. Тот недовольно отодвинулся, провёл по щекам ладонью, вытираясь.
— Упс, — я прикрыл рот. — Пардон, господин одуванчик. Извините, плохо воспитан, не умею вести себя в приличном обществе.
Он не обиделся, наоборот, скрючил жалостливую мордочку.
— Вы злитесь, Евгений. Вы думаете, что я навредил вашей жене…
— Если б только жене!
— Заблуждение. Вы заблуждаетесь так же, как и многие остальные. Это вред во имя блага всего человечества…
— Точно, как же я сразу-то не понял? Благо человечеству! Да вы, батенька, с Оловом родные братья. Он тоже своих миссионерок дерёт во благо человечества и во имя Великого Невидимого, а миссионеров кастрирует.
Ко мне шагнул охранник и влепил пощёчину. По холлу прокатился звон, в голове зашумело, охранник завис надо мной грозовой тучей.
— Не перебивай! Говори только когда спрашивают.
Я позёрски вскинул руки: прошу прощения, больше не буду, и вернулся к бутербродам. Охранник вернулся к стене.
— Да, это неприятно, знаете ли, когда перебивают, — поморщился Тавроди.
Неприятно, это когда тебе в нос запихивают пыльцу крапивницы, и через несколько дней тебя начинает крутить от дикой боли, а ещё через несколько ты перестаёшь быть человеком. Вот это действительно неприятно, но произносить вслух не стал, боль от первой пощёчины ещё не прошла.
— Вы зря иронизируете по поводу блага, — Тавроди откинулся на спинку кресла. — Наногранды способны победить любую болезнь. Вы можете парировать, дескать, они доступны исключительно избранным. Верно, спорить тут не имеет смысла. Но так было всегда: кому-то доставалось всё, кому-то ничего. Изменить это, значит пойти против истории. Человечество многократно убеждалось в том, что помочь абсолютно всем невозможно. Да и нанограндов на всех не хватит. Более того, кто-то должен служить их источником, — он помолчал. — Что же вы молчите?