— Сколько?
— За всё… Полторы тысячи. За коллиматор отдельно. Самый простенький, ну, скажем, ещё полторы тысячи. Годится?
Я присвистнул: цены кусались. Однако он прав, автомат должен быть исправным, а с коллиматором вообще сказка получится. Но это все мои призовые, да и то не хватит, хотя этот оружейник всё так красиво расписал, что уходить без апгрейда уже не хотелось.
— А патроны?
— Тебе — сорок статов за штуку. Тридцать два на сорок… Тысяча двести восемьдесят. Дешевле не могу. И без того рискую, столько народу подмаслить надо. Если конторщики прознают, что я патронами приторговываю, это однозначно яма.
— У меня нет столько. Вернее, есть, но на всё не хватит.
Оружейник вызывал доверие, ему хотелось верить, и если он сказал, что надо сменить пружину, поставить коллиматор… да и сама идея с коллиматором показалась очень привлекательной. Но исходя из запроса, мне не хватало тысячи триста пятьдесят четыре стата.
— Сколько есть?
Я открыл финансовую страничку.
— Две тысячи девятьсот двадцать шесть.
Оружейник закатил глаза, подсчитывая что-то в уме.
— Сделаем так. Заменю пружину, поставлю коллиматор. С остальным потом как-нибудь. Ну и патроны. Согласен?
Он протянул руку, я сжал ладонь, одновременно кивая: согласен.
— Кидай бабки на мой номер. За автоматом зайдёшь завтра.
— Мне в восемь часов на работе надо быть.
— Значит, к половине восьмого подходи.
Из мастерской я вышел немного ошарашенный. На счету сиротливо мигал синий нолик. Мне теперь даже за комплексный обед заплатить нечем. Хорошо, что за арсенал платить не надо, а то бы уже сегодня в минус вышел. Но это половина беды. Мне нужен Гук. Очень нужен. Столько вопросов накопилось, а он хрен знает, где бегает.
Если жилые блоки походили на трущобы, то Петлюровка напоминала вертеп в самых отрицательных его значениях. Просто находиться на её улочках уже было неуютно, но я обратил внимание, что люди здесь не только что-то продавали и покупали, но и жили. Даже у оружейника в сарае лежала скатка одеял, да и в рекламе «Отвёртки» значилось слово «гостиница».
В каком-то вестерне я читал, что если хочешь что-либо узнать — спроси бармена. Ближайший более-менее приемлемый бар находился всё в той же «Отвёртке». Поднявшись на крыльцо, я лицом к лицу столкнулся с Кромвелем. Охотник не узнал меня. Он пробормотал что-то под нос и нетвёрдой походкой направился к палатке с толстухой. Вот и хорошо, а то начнёт предъявлять мне Афоню. Хотя если разобраться по-честному, я имел полное право завалить всю их поганую троицу.
В «Отвёртке» работал кондиционер. Для меня это послужило открытием. У длиной барной стойки сидели несколько человек, тянули пиво, на зеркальных полках стояли бутылки, название на некоторых из них стали дополнительным удивлением: «Maker’s Mark», «McClelland’s», «Rémy Martin». Как бывший работник мелкого общепита, я был хорошо знаком с данной продукцией, а так же с формами бутылок и видами этикеток, и могу поклясться, что ничего подобного у производителей этих напитков нет. Стало быть, фальсификат. То ли дело бар в троллейбусном депо. Там всё по-настоящему.
Половина столиков была свободна. В углу у окна играли в покер, вместо фишек использовали разноцветные бляхи из толстого картона.
У стойки стоял нелюдимого вида бармен и протирал пивную кружку.
— Привет, — вежливо поздоровался я.
Бармен не ответил.
— Я ищу человека…
— Заказывать будешь?
Намёк прозрачный: хочешь услышать ответ — придётся потратиться. Но тратить нечего, всё у оружейника осталось.
Я не стал просить его войти в положение, и повернулся к залу. Ни одной знакомой рожи. Посетители сплошь дикари, только на одном из игроков поверх коричневой футболки накинут потрёпанный пиджак. Он сидел ко мне полубоком и нервно покусывал губы, вглядываясь в карты. Узловатые пальцы правой руки постукивали по столешнице, и в этом стуке отчётливо слышался конский галоп.
Я прошёл к столику и встал у коричневого за спиной. Игра шла по правилам техасского холдема, моя любимая разновидность покера, при которой на стол поочерёдно выкладывают в открытую пять карт и по две закрытых каждому игроку. У коричневого была пара девяток и три красных жетона. Похоже, он проигрался, и это вносило в его движения нервозность. Он долго жевал губы, потом бросил карты и просипел: