- А Туз где? Сбежал, что ли?!
- Я его забрала. Иначе с голода пес помрет, - ответила я. – Неужели объедков жалко?
- Каких объедков? – удивилась женщина. – Тимофей Яковлевич все до последней крошки съедает. Чтобы ничего не оставалось!
М-да… Ну что тут скажешь?
Пес лежал у крыльца перед пустой миской. В ней еще оставались какие-то крошки, а это значило, что животное покормили.
- Елена Федоровна, кто ж так животину замучил? – из-за угла дома показался Селиван. – У него голоса нет даже… Бедняга.
- Кто, кто… Тимофей Яковлевич, - я присела рядом с псом и погладила его по голове. – Ничего, все хорошо будет…
Туз открыл слезящиеся глаза и уставился на меня пронзительным взглядом. Он словно пытался понять, когда его снова начнут морить голодом или, еще чего лучше, прогонят со двора.
- Спи, набирайся сил, - прошептала я и поднялась, заметив, что в окне мелькнула голова Акулины в светлом платочке.
- Вы есть-то думаете сегодня? – она высунула свой нос на улицу. – Али голодом сидеть станете? У нас тут и капустняк, и яишенка на сале, и пирог с грибами!
- Еленочка Федоровна, давайте уже пойдем, - взмолился Прошка. – У меня, как у Туза, голос пропадает. Чую, онемею скоро…
- Да кто ж тебе позволит? – засмеялась я. – Беги уже! Помоги Акулине на стол накрыть!
Мальчишку как ветром сдуло, а Евдокия вдруг сказала:
- Хорошая вы, Елена Федоровна, тяжело вам будет с Тимофеем Яковлевичем.
- Ты за меня не переживай. А вот за дядюшку пора и побеспокоиться, - я хитро взглянула на нее. – Жизнь у него веселая начинается. Это я тебе обещаю.
* Сунь Лутан (Фуцюань) - один из величайших мастеров за всю историю китайского Ушу.
Глава 20
Глава 20
Проснулась я оттого, что кто-то пьяно распевал прямо под окнами. Я громко зевнула, глядя на треснутое стекло, за которым начинало сереть ночное небо. Кому это не спится в такое время? Надрать бы задницу, чтобы народ не будил! Стоп, так это, наверное, дядюшка!
Я быстренько накинула халат и, взяв свечу, спустилась вниз.
- Барышня, вы куды?
Я вздрогнула от неожиданности и, тихо выругавшись, подняла голову. Акулина стояла на верхней ступеньке в ночной сорочке, кутаясь в большую шаль. В ее руке тоже была зажата свеча, свет которой делал ее образ немного мистическим.
- Куды, куды… Закудыкала! – раздраженно прошептала я. – Иди спать!
- Я вас саму не брошу! – упрямо заявила девушка, спускаясь ко мне. – Думаете, дядюшка приползли?
- Скорее всего, - я открыла входную дверь, и пение стало еще громче. Надрывным голосом, в котором звучала пьяная мука, Тимофей Яковлевич тянул что есть мочи:
- Умру-у-у ли я-я-я…
И над могилою-ю-ю
Гори-и-и, сия-я-яй, моя звезда-а-а!
Туз даже ни разу не гавкнул, видимо, уже привык к таким сольным концертам за всю свою несчастливую жизнь.
- Ну, Малежик, ты у меня попляшешь… Я тебе устрою! - прошептала я, выходя на крыльцо. – Праздник у него… Ничего, завтра для тебя начнутся ужасные будни.
- Что вы говорите? – любопытная и вездесущая Акулина заглянула мне в лицо. – Чево валежник будет?
- Тимофей Яковлевич, говорю валежник. Нажрался, что на ногах не держится, - приподняв свечу, я осторожно спустилась вниз. – Пойдем искать его, наверное, в кустах наш певец валяется… И замолчал же как назло!
Мы с Акулиной начали обходить парикмахерскую, и вскоре она позвала меня:
- Здесь он! В крапиве закуёвдился!
- Это хорошо, что в крапиве, - довольно произнесла я. – Маленькое, но наказание.
Тимофей Яковлевич лежал в зарослях, сложив на груди руки. Ворот его рубахи был залит вином, рукав оторван, а жилет расстегнут. Одного сапога вообще не наблюдалось, и он нервно дергал ногой, касаясь голыми пальцами жгучих стеблей. Картина маслом.
- Гори-и-и, гори-и-и, моя-я-я звезда-а-а-а.
Звезда-а-а любви-и-и-и приветная-я-я-я!
Снова «грянул» дядюшка, и где-то рядом завыли собаки.
- Последняя гастроль артиста-солиста императорского театра драмы и комедии…* - я пихнула его ногой. – А ну, замолчи, Шаляпин! Перебудишь всех!
- Так и есть! Всю рубаху обляпил! – зашептала Акулина. – Надобно бы и на портки посветить, может, и там оконфузился?
- Отста-а-ань… - Тимофей Яковлевич отмахнулся от нее. – Уйди-и-и, дура…
- Акулина, разбуди-ка Селивана, - попросила я, брезгливо разглядывая родственничка. – Нужно его отнести в кровать.