- Ишь, ты… - она задумчиво нахмурила брови. – Я вот думаю, барышня… Может, и мне обо што головой приложиться? Совет не дадите, так чтоб не больно, а в мозгах просветление наступило?
- Я сейчас сама тебя приложу! – я потянулась к ней, но девушка увернулась и со смехом выскочила из комнаты.
- Я сейчас водички тепленькой принесу! Умываться будем!
*цитата из фильма “Неуловимые мстители”
Глава 21
Глава 21
Я привела себя в порядок под гневные крики Тимофея Яковлевича, не спеша позавтракала, немножко поиграла с Танечкой и только потом пошла проводить беседу.
Евдокия сидела на крыльце, а рядом возвышалась гора закопченной посуды.. Повариха чистила котелки песком и испуганно всхлипывала, как только дядюшка начинал кричать громче.
Селиван забил окно, оставив довольно приличные щели, чтобы в комнату попадал свет. В этих щелях мелькало припухшее лицо Тимофея Яковлевича, который тщетно пытался оторвать какую-нибудь из досок.
- Это ж позор, какой… что люди скажут? – Евдокия поднялась, когда я подошла ближе. – Небось, вся улица слышит, как хозяин кричит. Может, вообще думают, что убиваем мы его!
- А то, что твой хозяин в кустах валяется, не позор? Что долгов куча, за которыми сюда головорезы приходят, не позор? – я хмуро смотрела на нее, пока женщина не опустила глаза. – Нечего меня стыдить. Я тебе не дитя неразумное. Поняла?
Повариха кивнула. Но я видела, что она все равно осталась при своем мнении. Тоже мне, защитница прав обиженных и угнетенных!
- Тимофей Яковлевич грозился мне уши оторвать, - возле меня, как всегда, будто из воздуха, появился Прошка. – Вы уж поспособствуйте, Еленочка Федоровна, чтобы они на голове остались.
- Останутся! Никто твои уши не тронет, - засмеялась я, глядя на окно, за которым бесновался дядюшка. – Глотка луженая! И не надоело ведь орать.
- Вы у меня все попляшите! Выберусь отсюда, всех накажу! На улицу вышвырну! Продались сатрапихе приезжей! Приблуде поганой! Забыли, кто вас кормит! За руку дающую цапнуть норовите?! Изничтожу!
- Ишь, как грозится, - к нам подошла Акулина. – Всем бы чертей раздал, да руки коротки.
Я поднялась на второй этаж и постучала в дверь.
- Тимофей Яковлевич, хорош орать. Соседей, небось напугал уже.
В комнате воцарилась тишина, а потом послышались крадущиеся шаги. Дядюшка подошел к двери.
- А ну, выпусти меня, зараза! Тебе кто право дал порядки в моем доме устанавливать?!
- Не выпущу, - спокойно ответила я. – Пока за ум не возьмешься, будешь взаперти сидеть. Позорище ведь… Осталось только в штаны оконфузиться и все, пропащий человек. Уже, небось, все пальцами тычут, смеются над тобой.
- Ты меня что, учить вздумала, сопля зеленая?! – рявкнул он, ударив ногой по двери. – И не тычь мне, гадина! На «вы» называй!
- Ага, и шепотом, - проворчала я, а ему сказала: - Еще я всякую пьянь на «вы» не называла. Не заслужил. Глянь на себя в зеркало, на что ты похож! А еще уважаемый парикмахер… - я понимала, что звучит это жестоко, но по-другому никак. Пусть слышит правду в моем исполнении.
- Я не пьянь! – в гневном голосе дядюшки прозвучала обида. – Не смей меня так называть!
- Конечно, не пьянь. Блин, бесстрашный путешественник по эмоциональному спектру посредством химических порталов в стеклянных сосудах…
- Чего ты там лепечешь?! Открой, я сказал! – надрывно выкрикнул Тимофей Яковлевич. – Откро-ой!
Я бы еще поговорила с ним о жизни, но тут на лестнице показалась лохматая голова Прошки.
- Елена Федоровна, там это, хозяин мясной лавки пришел! Ему бороду да усы поправить надобно! Чево сказать? Закрыты мы?
- Нет, скажи, пусть подождет, я уже иду, - ответила я, а дядюшка моментально притих, подслушивая нас. – Сейчас мы ему поправим и бороду, и усы, и все остальное.
- Не сметь! – завыл Тимофей Яковлевич, колотя кулаками в дверь. – С ума сбрендила, что ли?
- Не переживай ты так, - усмехнулась я. – Или думаешь, что если я женщина, то бороду подстричь не смогу?
- Где сатана не сможет, туда бабу пошле-е-е-ет! – жалобно заскулил дядюшка. – Гадина-а-а-а…
Спустившись вниз, я надела передник и открыла дверь парикмахерской. Стоящий в метре от крыльца мужик с окладистой бородой, удивленно взглянул на меня.