И тут сверху послышался капризный голос с истеричными нотками. Похоже, это нервничала Минодора:
- Я не хочу это платье! Убери! Убери-и-и сказала-а-а! И на прогулку не хочу, чего я там не видела?! Матушка, скажите ей: пусть унесет!
- Уйди, Фенька! Дрянь нерасторопная! – раздался еще один неприятный женский голос, но он тут же изменился, словно она говорила с маленьким ребенком: - Доченька, лебедушка моя ненаглядная, да почему ж ты платье это не хочешь? Ведь как идет тебе, глаз не оторвать! Ути щечки! Ути глазки! Не доча, а сказка!
- Скажете тоже… Сказка… - довольно замычала доча. – Это вы меня утешаете, потому что матушкой мне приходитесь…
- Глупости не говори! Сама в зеркало посмотри-ка… Ну? Ну, вот же, красавица моя, сдобушка! А на прогулку пойдем, может, встретим сына Ивана Ивановича, а? Сережа вчера приехал поздним вечером! Служанки их судачат, что хорош-то стал! Хорош! Статный, высокий, а глаза, будто синь небесная!
- Фенька-а-а! Платье неси, корова! – заголосила «лебедушка». – Матушка, что ж вы раньше не сказали?!
Мы с Прошкой заслушались этим «концертом по заявкам» и не заметили, как в гостиную вошел хозяин дома.
- Чего надобно? – угрюмо произнес купец, даже не поздоровавшись. – Должок что ль принесли за Тимофея Яковлевича?
- Может, и так, - я тоже не стала здороваться с ним. – Сколько? Двадцать рублей?
- Двадцать? – Жлобин скривился в ехидной ухмылке. – Сто рублей дядюшка ваш должен. А вот и закладная на цирюльню!
«Цирюльня» прозвучало насмешливо, я бы даже сказала брезгливо. Купец захохотал, швыряя на стол бумагу, а Прошка испуганно вцепился мне в руку.
Глава 24
Глава 24
Я взяла закладную и пробежала по ней глазами. Итак, дядюшка действительно был должен купцу сто рублей. Какого черта было обманывать? Сказал бы сразу правду! События принимали опасный поворот. Мы могли лишиться жилья, а платить за съемное – дорогое удовольствие.
Но даже не это оказалось самым неприятным сюрпризом. А то, что отдать деньги нужно было через неделю.
- Так что, красавица, будем освобождать цирюльню и землю, на которой она стоит? – Жлобов снова ухмыльнулся. – Да чего ж ты так в лице поменялась, голуба? Ежели работящая, так я тебя могу пристроить! Прачкой пойдешь? Портки мои стирать.
Мне хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы он на всю жизнь меня запомнил, но я понимала, что сейчас не время показывать свою удаль. Повременю, но запомню.
Послышались шаги и в гостиную вошли две женщины. Похоже, это были Минодора с матушкой. Девица покачивалась, будто баржа на волнах. Ее лицо плавно перетекало в шею, в складках которой потерялась нить крупного жемчуга. С ушей девушки свисали жемчужные сережки, а пухлую ручку сдавливал браслет из того же гарнитура.
Ее платье вообще казалось чем-то, выходящим за рамки разумного. Сшитое из роскошной ткани, название которой я не знала, с вычурным рисунком, оно было перегружено украшениями и отделкой. Видимо сей «шедевр» по задумке должен поражать воображение окружающих богатством и роскошью. На деле же его хозяйка выглядела как баба на чайнике. В ее волосах мышиного цвета торчали искусственные цветы, и я секунд пять не могла оторвать взгляд от этой «клумбы». Нет, ну чё, живенько так…
Минодора заметила мой взгляд и надменно скривилась. Она, наверное, решила, что я потеряла дар речи от такой красоты. Хотя это было недалеко от истины.
- Батюшка, кто это? – спросила девушка, сложив на животе белые ручки, унизанные перстнями. – В прислуги проситься пришла? На место прачки?
- Василий Гаврилович, дорогой, да куда ее в прачки? – возмутилась женщина, выглядящая не менее колоритно, чем ее дочь. – Она и таз с бельем не поднимет, не отожмет, как следует! Не вздумай брать! Свалится где-нибудь, отвечай потом за нее! Ты посмотри, какая она дохлая да мелкая! Выскребок, а не девка!
У меня даже челюсть свело от желания что-нибудь сказать. Это была адская мука. Я хотела сквернословить, причем в особо жесткой форме.
- Нет, Степанида Пантелеймоновна, это родственница цирюльника. Тимофея Яковлевича. Видать, просить пришла, чтобы долг с них не требовал, - купец приблизился и, склонившись надо мной, тихо сказал: - Припугнули вас Семен с Терентием, да? Сразу на поклон прибежала?
Ага, так он не в курсе, что я отделала его «рэкетиров». Ну да, ладно… Мне уже казалось, что придвинь он свою бороду, пахнущую чесноком еще ближе, у меня вылезет вторая челюсть как у «Чужого». В голове зазвучал адский смех, а потом слова из знаменитого фильма: “Я ведь не механик. Я просто делаю людям больно”.