Кира открывает глаза, молоточки еще грохочут в голове, но сквозь этот грохот она явственно слышит, как с навязчивой монотонностью долбят фаянс раковины капли воды... Изогнувшись, она сбрасывает с себя руки мужчины, отступая, одергивает юбку. Все тело сотрясается мелкой дрожью, но уже не от страха, а от возбуждения. Облизнув губы, опять чувствует соленый привкус, и это ее еще больше возбуждает. Разрозненные фразы, события, подобно кадрам кинопленки, прокручиваясь в быстром темпе, вдруг соединяются в единое целое. Она будто слышит голос Кабана по сотовому: "Да, все в порядке... Жорес". Он так и сказал - Жорес. Она молчит, ее молчание начинает нервировать Жоржа, он вынимает потухшую сигарету изо рта, бросает в раковину, недобро усмехается.
- Шейка смотрю тоненькая у тебя, одно неверное движение, ... - мужчина резко щелкает пальцами. - Жаль, такая талантливая девочка и... - рука делает воздушную петлю вокруг головы, вздергивается кверху.
Но Кира продолжает молчать. Перед глазами проступает картина: Гаджи рубит мясо, Жорж, стоя напротив, тушит окурок о нержавеющую сталь стола, что-то говорит, наклонив по-бычьи лысую голову. Гаджи молча, с остервенением продолжая рубить, вдруг резко вздергивает голову, Кира не видит лица, но по тому, как аккуратный татарин бросает нож на стол, понимает, что происходит что-то плохое. Гаджи снимает бандан с головы, вытирает лицо, кивает. Жорж удовлетворенно похлопывает повара по плечу, уходит. Гаджи некоторое время смотрит ему в спину, когда закрывается дверь, до Киры доносится слово "шакал".
В голове, нарастая, слышится барабанная дробь; как в детстве, в минуты обиды и напряжения она слышала звучание симфонического оркестра, так и сейчас ритм болеро разрывает ее изнутри скрежетом тромбонов и неистовым верещанием свирелей: "там, та-та-та-там, та-та-та-там, там, там...". Она обхватила голову руками, сжала... Шум в голове чуть утих, она подняла глаза на Жоржа и, неожиданно для себя, хихикнула. Вернее, тот сдавленный звук, что вышел у нее между стиснутых зубов: звук боли и напряжения, вырвался хриплым хихиканьем.
Кира видит, как на лице мужчины проступают сначала удивление, потом замешательство и, наконец, - ожесточение.
- Надумала поиграть со мной, сучка? - он угрожающе надвигается.
Но Кира настороже. Она быстро отступает к дверям, распахнув, бросается в коридор. Она бежит по длинному коридору, мимо многочисленных комнат, и внезапно останавливается. Прижав руки к груди, ощущая, как сильно бьется сердце, сдерживает дыхание, рвущееся из полуоткрытого рта: навстречу идет Качевский. За спиной раздается хлопающий стук закрывающейся двери, не поворачивая головы, знает, - это Жорж. Качевский не спеша приближается, взгляд его скользит мимо, за спину... Потом опять возвращается к ней.
- Артур!
Голос Жоржа подстегивает Киру, она делает шаг навстречу Качевскому и вдруг в непроизвольном движении молитвенно складывает ладони. Качевский мгновение смотрит ей в глаза, потом распахивает дверь в кабинет и, толкнув Киру внутрь, захлопывает, повернув несколько раз ключ. В комнате включена только настольная лампа и Кире кажется, что из углов к ее ногам ползут, колыхаясь, волны черного тумана. Тишину нарушает доносящаяся из гостиной музыка, визгливый смех женщин и шорох дождя по стеклам окна. Фигура Качевского чуть расплывается перед глазами, она с напряжением следит за тем, как он, открыв деревянную коробку, обклеенную бумажной красной лентой с золотым теснением, берет сигару, обрезав гильотинкой, щелкает зажигалкой, затягивается... Поворачивается к ней, кивает на кресло. Кира, повинуясь, опускается в мягкие объятия обитого зеленой кожей кресла и затихает. Качевский садится напротив, приглаживает залысины, некоторое время смотрит на нее, и ей кажется, что пауза никогда не закончится, что они так и будут сидеть в тишине и смотреть друг на друга... Но он говорит: то ли спрашивая, то ли отвечая...
- Жорж вне себя, почему бы... - лицо съеживается в гримасе. Он массирует длинными тонкими пальцами правый висок. - Говори. - Голос звучит тихо, но такому голосу повинуешься.
- Когда я работала у Сааковича... - запнулась, ищет хотя бы намек на поддержку, заинтересованность, но взгляд Качевского устремлен за ее спину, она ловит себя на мысли, что вдруг Жорж каким-то образом зашел в кабинет и стоит за ее спиной, перед глазами возникла рука, вздергивающая воображаемую петлю. Повела лопатками, ощущая, холод шелка на разгоряченной коже. Дернула головой, скосив глаза, бросила взгляд на дверь.
- Кабан, - тогда я не знала, что его имя - Кабан, - поправилась она, - привез икру. Они с хозяином о чем-то говорили, а потом... Потом Саакович прогнал в полцены. - Замолчала, вглядываясь в лицо Качевского. Тот, казалось, не слушал ее, погрузившись в созерцание тонкой полоски дыма. Потом, будто очнувшись, спросил: "Все?"
- Кабан звонил по сотовому, называл имя Жорес, говорил, что все в порядке, - сказала - выдохнула и замерла. Ей вдруг захотелось, как в детстве закрыть ладонями лицо и ждать, пока бабуля не прижмет ее к своей теплой мягкой груди, пахнущей корицей, свежеиспеченным хлебом,.. еще чем-то прекрасно приятным...И успокоиться, забывшись в журчании ласковых слов.
Качевский уселся глубже в кресле, расстегнув смокинг, снял бабочку, помассировал шею, освобожденную от жесткого воротника рубахи. На мгновение Кире показалось, что по его лицу пробежала улыбка, даже не улыбка, - судорога, и застыла в уголках губ усталыми запятыми.
- Боишься?
Кира с трепетом вглядывается в лицо Качевского. В сумраке комнаты резкие носогубные морщины, казалось, еще более углубились, придавая лицу знакомое хищное выражение.
- Не боится только дурак, - глухо обронила, сцепив руки на коленях, отвела взгляд под натиском светло серых глаз. Со страхом, ожидая следующего вопроса.
- Я наблюдал за тобой, когда дамы рылись в торте... Презираешь?
- Кого?
- Хороший вопрос, - в глазах вспыхнула усмешка, он внимательно посмотрел на нее, удовлетворенно кивнул, будто прислушивался к чему-то внутри себя, добавил: "А ведь я знал Владимира Аверьянова... Или лучше Воля?", - губы его сморщились в улыбке.