— Вижу, что советуетесь о чем-то важном. Пора начинать. Ненависть охватывает людей. Эти собаки вешают наших… Но ведь если собаку ударить как следует по спине палкой, она заскулит и подожмет хвост. Так-то.
— А мы, дед, и ударим, — отозвался Янек.
Я знал, что в Рыбной много отважных бойцов Гвардии Людовой, и поэтому трудностей с их мобилизацией для выполнения задания не должно быть. Касперкевич загорелся этой операцией.
— Все будет в порядке, — сказал он. — Самое главное — мы получили задание. А специалиста по рельсам мы постараемся найти.
— В каком месте устроите взрыв? — спросил я.
— На участке Краков, Катовице, где-нибудь между Мыдлинками, Зебежувом и Рудавой.
— Итак, вторая половина февраля, — напомнил я.
Я попрощался с Касперкевичем и через заснеженные поля пошел в сторону Чернихува.
Резкий холодный ветер пронизывал до костей. Я ускорил шаг.
«Сумеют ли бойцы Гвардии Людовой, которые впервые примут участие в такого рода операции, выполнить задание? Самое главное — группы должны действовать почти одновременно, чтобы поезда пошли под откос в одну и ту же ночь», — думал я.
Впереди показался холм, на котором раскинулись скрытые среди деревьев дома Чернихува. Я пошел быстрее и через полчаса был на месте. Разыскав нужный дом, зашел к Сташеку Очкосю (Скала). Это был очень спокойный и выдержанный человек. С ближайшими товарищами его Леоном Седлаком и Станиславом Стахаком я познакомился во время пребывания здесь Людвиньской. Очкось обрадовался моему приходу и сразу же пошел за Седлаком. Леон Седлак был начальником Чернихувской электростанции, активным членом ППР и Гвардии Людовой. В свое время он освоил профессии слесаря и механика, поэтому нередко брался за починку оружия.
Сташек Очкось хорошо знал не только окрестности Чернихува, но и район, расположенный на правом берегу Вислы, через который проходила железнодорожная линия Краков — Скавина — Освенцим и дальше на юго-запад Краков — Кальварья — Хабувка — Новы Тарг — Закопане. Линия на Освенцим имела для гитлеровцев особое значение — она вела к лагерю смерти, который оккупанты всячески скрывали. Но нельзя было скрыть дым, поднимавшийся от печей крематориев, смерти тысяч мужчин, женщин и детей разных национальностей, колючей проволоки под электрическим током. Короткие записки, проникавшие наружу, рассказывали о страшной правде этого лагеря, правде, которая заставляла стынуть кровь в жилах.
Проект пуска железнодорожного состава под откос путем откручивания соединителя рельсов отпал. Манипуляция с рельсами продолжалась бы слишком долго, что было опасно, поскольку эта железнодорожная линия охранялась гитлеровцами особенно тщательно. Невольно вспомнилась операция под Скавиной; о которой Очкось и Седлак знали. Я предложил им использовать клин.
— Клин должен быть длиной в полметра. Закрепляют его в точке самого крутого поворота рельсов, — объяснил я.
Товарищи согласились со мной.
— Клин беру на себя, — сказал Седлак. — А Сташек выполнит остальную часть задания, и тогда все будет и порядке…
Мне оставалось побывать в Кальварьи. Теперь уже каждая минута была дорога.
Чернихув я покинул на следующий день утром. Очкось проводил меня к Висле. На прощанье сказал:
— Операция должна удаться. Не все вагоны пойдут на восток.
Я пересек полотно железной дороги и двинулся в сторону уже отчетливо вырисовывавшихся Кальварийских гор. Через два часа я уже шагал по уличкам города, где жил Юлиан Годуля (Юлька), командир местного отряда Гвардии Людовой.
— Видно, что вы порядком устали, — сказал он. — Очевидно, какое-то важное дело?
— Да, важное и очень срочное. Боюсь, что у вас остается слишком мало времени, — ответил я и объяснил цель своего прихода.
Годуля согласился, что дело действительно не терпит проволочки. Нужно было тотчас же договориться с секретарем комитета ППР в Кальварьи Францишеком Рачиньским. И мы сразу же пошли к нему. Обговорили все еще раз. Годуля и Рачиньский решили тотчас же начать действовать. Годуля пошел к своим бойцам, а секретарь комитета ППР отправился на станцию Кальварья-Ланцкорона и Кальварья-Зебжидовска, чтобы изучить обстановку на месте и решить, что можно сделать в этом районе. До начала операции оставалось двадцать четыре часа.