Наступил день выхода отряда — 27 апреля 1943 года. Члены отряда, командиром которого был назначен Станислав Стахак (Чарны), собрались на хуторе Морги, возле Рыбной. Здесь, в риге старого Петра, бойцы дали клятву:
«Я, сын польского народа, антифашист, клянусь, что мужественно и до последних сил буду бороться за независимость Родины и свободу народа.
Клянусь, что, отдавая себя под командование Гвардии Людовой, беспрекословно, буду выполнять приказы и порученные мне боевые задания и не отступлю ни перед какой опасностью.
Клянусь, что буду хранить военную тайну и не выдам ее никогда, даже под самыми ужасными пытками, что безжалостно буду разоблачать и преследовать тех, кто выдаст ее.
За освобождение Родины и народа буду сражаться без устали, до полной нашей победы».
У угла риги на страже стоял старый Петр. Петр снял свою широкополую шляпу и вместе с молодыми переживал эти торжественные минуты.
К вечеру, построившись в две шеренги, отряд двинулся в Чернихувские леса. У лесной сторожки к нам присоединилось чернихувское отделение отряда, которое давало клятву в Чернихуве. Оттуда, уже в полном составе, мы двинулись к берегам Вислы. Переправившись на другой берег, вступили в леса Подгаля.
Я шел впереди рядом с Касперкевичем. Командиром отряда был Стахак, но я пошел вместе с бойцами, чтобы помочь им набраться опыта.
Ночь была темной и холодной. Мы шли глухими дорогами. Ребята не обнаруживали признаков усталости, а прошли мы немало километров. Под ногами чавкала размокшая земля. Воздух был наполнен запахом хвои. Лес пробуждался к жизни. К утру земля покрылась инеем. Наш марш продолжался. Мы хотели уйти как можно дальше.
На рассвете отряд оказался в лесу около Ланцкороны. Вокруг — тишина. Весь день мы наблюдали за местностью и готовились к дальнейшему пути. Скромные запасы продовольствия, которые мы взяли с собой, кончились. С несколькими бойцами пошел к крестьянской избе, одиноко стоявшей на краю леса. Три женщины и парень, очевидно сын хозяина, занимались хозяйственными делами.
— Не продадите-ли нам что-нибудь из продуктов? — спросил я вышедшего из избы хозяина со впалыми щеками.
— Трудно будет, — ответил крестьянин.
— У самих немного, — добавила пожилая женщина, бросая охапку дров возле стены.
— Нам хватило бы немного хлеба и молока. Мы убежали из Германии, с работы, а идти нам еще более ста километров. Несколько человек осталось в лесу.
Крестьянин и женщина молчали. Подошли две девушки.
— Кроме картошки, у нас ничего нет, — сказала хозяйка. — Входите в хату, я сварю.
И это было хорошо. Я послал в лес за остальными ребятами.
Мы сидели в просторной избе и ждали. Наконец картошка сварилась. От нее шел пар, когда хозяйка раскладывала ее по тарелкам.
Мы с жадностью набросились на еду. Все молчали. Я попытался начать разговор. Спросил, как здесь живется, что делают гитлеровцы, велики ли принудительные поставки продовольствия. Хозяйка, сидевшая в углу, и девушки поглядывали на нас с недоверием.
— Нам остается только бить гитлеровцев за вывоз людей в Германию, за грабежи и убийства, — вырвалось у кого-то из ребят.
И тут как бы подул освежающий ветер. Первой нарушила молчание хозяйка:
— И то правда, ведь житья нет. Все время дрожишь за детей. К нам без конца староста ходит. Хочет, чтобы мы отдали дочь на работу в Германию…
Хозяин тяжело задвигался на лавке. Пристально посмотрел на меня.
— Нет уголка в Польше, где бы бедный человек не страдал. Гитлеровцы — самые настоящие изверги, а некоторые наши продались, думают только о своем брюхе. А этот староста — негодяй, нужно его остерегаться, — проговорил крестьянин.
Мы стали расспрашивать о расположении немецких постов, о поведении немцев.
Ужин кончился. Ребята по нескольку человек стали уходить в лес. Мы хотели заплатить за ужин, но хозяйка денег не взяла. Я попрощался и поблагодарил хозяев за гостеприимство.
Собравшись у обочины леса, мы обсудили вопрос о продовольствии и решили, что больше просить не будем.
В скором времени мы уже знали очень много. Люди с охотой информировали нас. Было принято решение идти в Клечу-Дольну возле Вадовице. В этой деревне староста спелся с гитлеровцами: собирал подати и тащил к себе в амбар, брал взятки с жителей.
Накрыли мы его в квартире. Он старался держаться непринужденно, но волнение выдавало его. На скулах вздулись и заходили ходуном желваки. Глаза поминутно моргали. Он все упорно отрицал, однако мы прижали его фактами.