Немцы продолжали копать.
В западне
Шаповалов получил задание разведать гитлеровские отряды и части, расположенные в Величке. Ему были также необходимы новые документы. Их неплохо обрабатывал Бохенек.
Как-то рано утром Алексей, Валя и я отправились на краковский вокзал понаблюдать за выездом людей на окопные работы. Смешались с людьми. В один из моментов мы с Алексеем пошли к привокзальному киоску купить газету. К нам подошли темно-синие полицейские и потребовали документы о занятости на рытье окопов. Алексей предъявил свой документ. Я же не знал, что делать, потому что не имел такого удостоверения.
— Я как раз собрался на работу, — объяснил я.
Но это не помогло. Алексей и Валя отошли, а меня задержали и отвели в тюрьму, где уже находилось около двухсот человек. Во время проверки немцы ругались, что мы уклоняемся от рытья окопов и не хотим помогать им бороться с большевиками. Размахивали над нашими головами нагайками и угрожали штрафными лагерями.
В тот же день нас погнали работать на скалы Твардовского. Перед этим у всех отобрали документы. У меня было только фиктивное удостоверение, подтверждавшее, что я работаю откатчиком у одного хозяина в Плашуве под Краковом.
Каждое утро мы выходили на работу, а вечером нас снова пригоняли в тюрьму на Монтелюпихе.
Я начал подумывать о побеге. Нас охраняло всего около двадцати солдат. Если бы подобрать группу смельчаков, то по дороге на работу можно было бы разоружить гитлеровцев.
К счастью, на работах мы могли видеться с родными или знакомыми за соответствующий выкуп, то есть за водку. Этим воспользовалась Валя, через которую я договорился с Шаповаловым о побеге. С некоторыми задержанными осторожно начал вести разговоры. Так я познакомился с товарищами Стефаном Бартыком и Францишеком Серадзким, но, кроме них, больше никто не отваживался принять участие в нападении на охранявших нас солдат. Меня охватила бессильная злоба.
Оставалось одно — подкупить немцев. Все организовала Валя. Она нашла фольксдойча, согласившегося на сделку, и вручила ему собранные товарищами деньги, Я просто не поверил своим ушам, когда однажды вечером двери нашей камеры открылись и я услышал:
— Зайонц, хераус!
Я быстро попрощался с Бартыком (мы с ним находились в одной камере).
Дежурный отвел меня к пожилому немцу, который сидел за столом, держа трубку в зубах. Я получил от него свое удостоверение.
— Лос! — бросил он сквозь зубы. — Черт! Иди к маме!
Ко мне подошли двое в штатском. Мне это не понравилось. Выходя вместе с ними, я посмотрел, не стоит ли во дворе или за воротами полицейская машина. Но ее нигде не было видно. Штатские свободно говорили по-польски. Один из них спросил, где я живу и на каком трамвае поеду домой. Мы вошли в «тройку». Снова «тройка», вспомнил я, счастливый номер! И про себя засмеялся. У почтамта мы пересели на другой трамвай, чтобы ехать дальше, до Броновице.
Штатские заявили, что им поручено проводить меня до квартиры. Я глазам своим не поверил, когда они выскочили из трамвая, шедшего к Броновице. На всякий случай вышел на предпоследней остановке, посмотрел, не следит ли кто за мной, потом полем пошел к дому. Постучал в окно условным стуком. На пороге меня встретила Валя.
— Я так волновалась. Вот Алексей обрадуется, — были ее первые слова.
С того момента, как я попал в облаву, прошло девять дней. Мы перебросились с Валей всего несколькими словами. Я сразу же пошел в поле, чтобы, соблюдая все меры предосторожности, переждать там до утра, пока не кончится комендантский час.
На рассвете мы с Валей отправились на встречу с Шаповаловым. Встреча с лейтенантом была радостной. Мы даже посмеялись над необычным приключением, происшедшем со мной.
Борьба продолжается
Мы работали вовсю. Нам помогали и совсем молодые ребята. Двенадцатилетний Сташек, сын Шафарского, неутомимо считал проходившие через станцию в Бореке-Фаленцком эшелоны, записывал каждый танк и каждое орудие, перерисовывал цветные обозначения войсковых частей. Под колючей проволокой ограждения пробирался в лагерь в Плашуве маленький Ясь Слива. Он передавал арестованным важные сведения.
Немцы всеми силами старались накрыть нашу радиостанцию. И вот в один из дней немцы окружили дом, в котором она работала. Ольгу схватили во время очередного сеанса связи со штабом. Гестапо отправило Ольгу в Краков. Немцы забрали и хозяина дома — Михала Врубеля и двоих его дочерей школьного возраста — Розалию и Стефанию. (К счастью, осталась радиостанция в горах в партизанском отряде. Вела передачи Крыся — Ванда Янишевская.)