Ибрагим-паша сделал из этого источник доходов, источник блестящий и неиссякаемый: посещать Трою дозволялось лишь тому, кто имел особое разрешение его собственной канцелярии. Ясно, что новый приезд Шлимана прикроет этот источник. Вначале Ибрагим-паша пытается мешать Шлиману бюрократическими формальностями: подтверждение фирмана, мол, еще не пришло, и множеством подобных уловок. Целых два месяца продолжается эта игра, пока ежедневные телеграммы турецким сановникам и иностранным послам не приносят, наконец, успеха.
Ну что ж, невозмутимо размышляет Ибрагим-паша, попробуем-ка действовать другим способом. Конечно, строго по закону. Фирман среди прочего предусматривает прикомандирование к Шлиману турецкого чиновника, и губернатор выбирает самого подходящего из своих подчиненных — Иззет-эфенди.
То, что не удалось Ибрагиму-паше, удается Иззет-эфенди. Не проходит и трех недель, как он своими изощренными придирками доводит презренного гяура до такого бешенства, что тот прекращает раскопки и возвращается в Афины. Оттуда он пишет письмо в «Таймс». Оно, как и многие другие «Письма к издателю», имеет целью поднять шум. В начале осени Ибрагима-пашу переводят в наказание в очень отдаленный вилайет, а несколько позже отправляют в ссылку Иззет-эфенди за присвоение казенных денег.
Теперь путь был снова свободен, и Шлиман мог бы беспрепятственно вернуться в Трою, так как фирман еще более полутора лет останется в силе. Но между тем произошли события, временно оттеснившие Трою на задний план.
Глава третья. Агамемнон и его близкие
...Все боги смотрели.
«Илиада», XXII. 106
Аргосом звалась страна, где царствовал Агамемнон, повелитель народов, сын Атрея и далекий потомок Персея, родившегося от Зевса и Данаи. «Конебогатой» и «безводной» называет Гомер равнину между Арголийским и Коринфским заливами. Предки Атридов, Персей' и Андромеда, были некогда вознесены на небо и приветливо взирают на того, кто умеет нх различать среди созвездий. Но ужас охватывает всякого, кто узнает от трагиков, начиная с Эсхила и Софокла, о страшной судьбе последних Атридов.
Страна голая, каменистая, и горы ее безлесны, но весной и они пахнут шалфеем, розмарином и чабрецом, а в лощинах среди строгих кипарисов цветет горький олеандр, навевающий мысли о смерти. Жасмин и тубероза наполняют воздух своим ароматом, в нем есть что-то от тления. Чему тут удивляться? Местность эта на вечные времена заклеймена словами поэта: «Дорога, на которую мы вступаем, — дорога смерти».
В полутора милях к северу от Аргоса равнина кончается. Как стена, вздымается гора Артемисион, и там, где дорога, идущая к Коринфу, пытается перебраться через эту гору, лежит крепость Атридов — Микены.
На одной из двух вершин Евбейской горы находилась предпоследняя сторожевая башня, где ждали условленного сигнала. По той же дороге, по которой семнадцать столетий назад шел путешественник и писатель Павсаний, теперь в томительно душный августовский день едут верхом Генрих и Софья Шлиман. Перед ними еще более отвесно, чем казалось издали, встает крепостная гора. Мрачный вал, сложенный из гигантских каменных глыб, опоясывает места, где произошли события, потрясшие тысячелетия.
Много, очень много терпения пришлось проявить Шлиману, прежде чем пробил этот час. Внезапно и не разбираясь по существу, греческое правительство сочло Шлимана подозрительным разбойником, точно так же оно теперь переменило мнение и согласилось принять его почти уже забытое предложение.
Правда, правительство продолжало питать недоверие и поставило условия, которые даже для малообидчивого человека — а Шлиман отличался крайней обидчивостью — были оскорбительны: ему дозволяется вести раскопки в Микенах только под надзором Греческого археологического общества н только в верхнем городе! Расхода он берет целиком на себя и обязан все, что найдет, сдавать, и в тот же день, сдавать эфору, прикомандированному к нему Обществом, — его он должен содержать на свой счет. Количество рабочих тоже ограничено, чтобы господин Стаматакис не потерял ориентации и не был бы обманут Шлиманом. За все это Шлиман получает исключительное право в течение трех лет печатать сообщения о раскопках и публиковать находки. Но это единственное его право.
Не станут ли так Львиные ворота, через которые он сейчас проходит, невыносимым кавдинским игом [11]?
Нет. Шлиман подписал договор ç таким же удовольствием, как и генеральный инспектор памятников старины, который всего за два месяца до этого настрочил ядовитый доклад о своем нынешнем партнере.
Во-первых, говорили себе руководители Археологического общества и министр, мы разрешаем Шлиману проводить раскопки только в верхнем городе, где он, конечно, ничего не найдет, ибо разыскиваемая им могила Агамемнона находится, судя по описаниям Павсания, вне городских стен, то есть в нижнем городе, и, значит, далеко от акрополя. Пусть-ка он там потрудится и избавит нас от уймы тягостной и бесплодной работы, да еще создаст нам славу великодушных людей. Во-вторых, на тот весьма невероятный случай, если он и там найдет что-либо важное, у нас есть наш эфор, и мы при темпераменте Шлимана наверняка легко изыщем предлог, чтобы порвать с ним или же своевременно его выжить.
Во-первых, говорил себе Шлимаи, это ведь как раз то, чего я хотел, ибо могила Агамемнона находится, судя по описаниям Павсания, которые до сих пор толковались неправильно, вне стен акрополя, то есть в верхнем городе. Во-вторых, неужели справлявшийся до сих пор со всеми турецкими пашами я не справлюсь с этим до смешного долговязым и педантичным надзирателем?
Кто же прав? Павсаний пишет о Микенах буквально следующее:
«До сих пор все еще сохранились от Микен часть городской стены и ворота, на которых стоят львы. Говорят, что все эти сооружения являются работой циклопов, которые выстроили для Пройта крепостную стену в Тиринфе. Среди развалин Микен находится (подземный) водоем, называемый Персеей. Тут были и подземные сооружения Атрея и его сыновей, где хранились их сокровища и богатства. Тут могила Атрея, а также и могилы тех, которые вместе с Агамемноном вернулись из Илиона и которых Эгист убил на пиру. А на могилу Кассандры претендуют те из лакедемонян, которые живут около Амикл; вторая могила — это Агамемнона, затем — могила возницы Евримедонта, дальше — могнлы Теледама и Пелопса. Говорят, что они были близнецами, рожденными Кассандрой, и что их еще младенцами зарезал Эгист, умертвив их родителей. И [могила] Электры; она была женою Пилада, выданная за него замуж Орестом. Гелланик сообщает, что от Электры у Пилада родились два сына — Медон и Строфий. Клитемнестра и Эгист похоронены немного в стороне от стены; они были признаны недостойными лежать внутри стен города, где похоронен и сам Агамемнон и те, которые были убиты с ним».
Вместо того чтобы сразу начать решающие исследования, как он обычно делал, Шлиман откладывает их до поры до времени. Он останавливается у обвалившегося сооружения, что лежит перед Львиными воротами, по дороге к крепости. Местные жители называют его «фурнос», хлебной печью, ученые — сокровищницей, поскольку оно построено точно так же. как «сокровищница Атрея». Что представляют собой эти древние развалины? Врач из Афин, по фамилии Пирлас, записал рассказ, слышанный в юности от отца и двух старых золотых дел мастеров в Триполисе. В сообщении говорится следующее:
11
В 321 году до нашей эры римляне, воюя с самнитами, попали в Кавдинском ущелье в засаду, вынуждены были сдаться и в знак унижения пройти «под игом» — под копьем, положенным на две стойки наподобие ворот.