Держали все в строжайшем секрете, но уже через несколько дней после секретного свидания английский посланник Кейт срочной депешей доносил подробности своему правительству: «Император видел Ивана VI и нашел его физически совершенно развитым, но с расстроенными умственными способностями. Речь его была бессвязна и дика. Он говорил, между прочим, что он не тот, за кого его принимают; что государь Иоанн давно уже взят на небо, но он хочет сохранить притязания особы, имя которой он носит…»
Ясно, что ни Петру III, ни свергнувшей его вскоре Екатерине подобные притязания никак по душе прийтись не могли.
2
Теперь Петр III был свергнут и мертв. А Иван VI все еще сидел в Шлиссельбургской крепости. И Екатерина не знала, что же с ним, «к несчастью рожденным», как позднее назовет его в манифесте, делать.
А она была женщиной умной и хитрой, и чудовищно двоедушной. «Свобода — душа всех вещей! Без тебя все мертво, — писала она. — Я хочу, чтоб повиновались законам свободных людей, а не рабов. Хочу общей цели — сделать счастливыми… Не знаю, мне кажется, всю мою жизнь я буду чувствовать отвращение к чрезвычайным судным комиссиям, особенно секретным»… Пушкин назовет ее «Тартюфом в юбке и в короне». Захватив престол, она готова была пойти на все, чтобы его удержать. Но что делать с заточенным в Шлиссельбурге «к несчастью рожденным», Екатерина не знала.
Елизавете он был менее опасен, не только потому, что при ее правлении Иван был еще сравнительно молод. Елизавета ведь все же была дочкой Петра I, имела больше прав на престол. Другое дело Екатерина, до перехода в православие София-Августа-Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская и Бернбургская.
И один из ближайших и самых доверенных ее помощников — Никита Иванович Панин — на сей раз тоже не мог ничего присоветовать, хотя и был умным царедворцем, опытным дипломатом.
Возможно, когда они тихонько, доверительно беседовали наедине и раздумывали, как же быть, почувствовав их озабоченность, в разговор непрошено вступал и третий — любимый попугай императрицы, качавшийся на трапеции в золоченой клетке в углу кабинета. Скрипучим голосом он выкрикивал по-французски свою любимую фразу:
— Где правда? Где правда?!
Вполне возможно, разумеется, не прямо, а намеками предлагал свои услуги и новоиспеченный граф Алексей Орлов. У него в таких-делах опыт был богатый. Что значил какой-то безымянный секретный узник, о котором все уже давно забыли, по сравнению со скоропостижно скончавшимся Петром III, любимцем самого Фридриха Прусского?
Граф Орлов со своими братцами, конечно, разрубил бы этот узелок, не задумавшись. Но Екатерина не могла решиться на это. Психологически тут было потруднее, чем с Петром Федоровичем. Все-таки вспоминалась ей история Авеля и Каина. Да и второй «счастливый несчастный случай» за столь короткое время — это было бы уж слишком нагло и вызывающе. Наверняка поднимется шум, особенно за границей. Грубая работа, надо придумать что-то поумнее.
Летом 1762 года Екатерина посылает Власьеву и Чекину указ, обязывающий их во всем подчиняться только указаниям Панина. При этом была приложена инструкция Панина, в которой был весьма примечательный зловещий пункт: «Ежели, паче чаяния, случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант… без имяннаго повеления или без письменного от меня приказа и захотел арестанта у вас взять, то онаго ни кому не отдавать, и почитать все за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живаго ни кому его в руки не отдавать».
Сказано четко и ясно. Панин и его помощник тайный советник Теплов умеют выражаться деловито и определенно.
Время идет. Нетерпеливо ждет императрица и не знает, что делать с узником. Может, действительно сам умрет? Доносят, будто у него стала вроде временами кровь горлом идти, чахотка начинается. Но пока жив.
Может, о нем просто все забудут?
Нет, не забывают. Секретный агент, имя которого осталось неизвестным, шлет в Лондон подробные донесения, сохранившиеся в архивах Британского музея. Вместо подписи пометка — 9254/f, но ей вполне можно доверять. Видно, что агент не только бывал в Шлиссельбургской крепости, но даже угощался в доме коменданта Бередникова.
«Я не мог разведать, — сообщал шпион об Иване Антоновиче, — видел ли он хоть когда-нибудь женщину, но скорее думаю, что да и что комендантова жена когда-нибудь была у него, потому что раз, немного подгулявши, она сказала, что у принца борода начинает седеть — доказательство того, что она его видела…»