— Если ты хочешь что-то сказать, то говори прямо! Нечего ходить вокруг да около! Гуамо всего лишь ребёнок! Чем он тебе помешал? Какой бес тебя попутал?
Это был их самый неприятный разговор. За весь остаток дня они не сказали друг другу ни слова, каждый был поглощён своими делами.
После этого, когда Гуамо приходил к ним, Лао Люгэ старался сесть от него подальше, а рыба, которую приносил мальчик, казалось, вовсе его не интересовала. Теперь, когда Гуамо купался в пруду, только один Сю Баоцэ наблюдал за ним. За спиной Гуамо Сю Баоцэ говорил Лао Люгэ:
— Люгэ, до чего же мелкая у тебя натура! Не похож ты на человека, который способен на великие дела!
— Я что-то не замечаю, какие великие дела совершаешь ты! — огрызался в ответ Лао Люгэ.
Гуамо уже много дней не заходил к старикам. Сю Баоцэ часто смотрел в сторону моря, но не видел ничего, кроме рыбаков, далёко на берегу вытягивающих сети. Ночью он в одиночестве готовил еду или ходил по бахче, чувствуя, что чего-то не хватает.
Проснувшись однажды утром, Сю Баоцэ заговорил с Лао Люгэ:
— Как только я вчера заснул, мне сразу приснилось, что пришёл Гуамо. Он сидел рядом с бахчой, и мы вместе варили рыбный суп.
— Суп варили, говоришь… — сказал Лао Люгэ.
Сю Баоцэ безучастно посмотрел на изгородь и произнёс:
— После того как мы сварили рыбу, он захотел покурить со мной, но я ему не дал.
— Надо было дать! — с насмешкой ответил Лао Люгэ.
— Я не дал, — покачал головой Сю Баоцэ. — И он как будто разозлился, сказал, что ноги его больше здесь не будет…
Лао Люгэ ничего не ответил, лишь язвительная усмешка тронула утолки его рта.
Как-то раз Сю Баоцэ поливал арбузы и вдруг увидел, что кто-то на берегу моря наблюдает за ним, ему показалось, что это Гуамо. Он швырнул ведро и кинулся вперёд, выкрикивая:
— Гуамо? Это ты? Почему ты больше не приходишь? Гуамо… Гуамо…
Чем больше старик вглядывался, тем лучше видел, что на самом деле это и есть Гуамо. Он стал ещё громче звать его и показывать знаки рукой. Однако Гуамо, не шевелясь, стоял на прежнем месте и смотрел на него, а потом побрёл назад… Сю Баоцэ, казалось, застыл на месте, крепко схватившись за широкие штанины.
Лао Люгэ обратился к нему со словами:
— Не надо больше его звать, он всё равно не придёт. Однажды тебя не было, а он сидел на скамейке и ел арбуз, съев один, он потребовал ещё, а я не дал ему. Он разозлился и ушёл.
Услыхав это, Сю Баоцэ ахнул и уставился на Лао Люгэ, а тот поспешно отвернулся, чтобы не видеть глаз собеседника.
Сю Баоцэ только молча смотрел на него… Потом он нашёл самый большой арбуз, обхватив его руками и прижав к животу, вернулся в хижину и изо всей силы ударил его о разделочную доску. Арбуз разлетелся на куски. Старик дрожащими руками взял один из них и стал есть, измазав мякотью всё щёки. Поев арбуз, он улёгся на циновку и заснул.
Лао Люгэ краем глаза наблюдал за происходящим, но не осмелился вмешаться.
Когда Сю Баоцэ проснулся, Лао Люгэ сидел рядом с ним. Сю Баоцэ посмотрел на берег моря и сказал:
— Я давно понял, что ты пожалел арбузов! Ты не говорил, но я знаю, что ты очень хочешь разбогатеть! Сколько раз Гуамо помогал нам работать на бахче? Сколько рыбы он нам приносил? Ты этого не замечал…
Вечером того же дня Сю Баоцэ отправился к морю искать Гуамо.
Гуамо плавал в море. Увидев старика, он выбрался на берег, сел рядом с ним и заплакал. Слёзы текли из его глаз, и он стирал их с лица своей смуглой худой ручонкой, не произнося ни слова. Сю Баоцэ было позвал его в хижину, но мальчик решительно замотал головой. Сю Баоцэ вздохнул, ему ничего не оставалось делать как уйти…
Старики, казалось, опять зажили как раньше: каждый день по-прежнему поливали арбузы, обрезали пасынки, а ночью охраняли бахчу… Однако они перестали горячо спорить и смеяться, как в былые времена. Сю Баоцэ ходил мрачнее тучи, казалось, что он вдруг истратил всё силы… Наконец однажды он всё высказал Лао Люгэ:
— Люгэ! Я много дней сдерживался, но сегодня хочу тебе сказать, что больше не буду работать на бахче. Ищи нового работника. По правде говоря, я сначала хотел смириться, но потом понял, что не смогу. Мы вместе столько лет сажали арбузы, но сегодня я должен уйти. Извини!
Лао Люгэ удивлённо посмотрел на него и, сжимая в зубах трубку, сказал:
— Да ты с ума сошёл…
— Мне действительно надо уйти. Сегодня я возвращаюсь в деревню, — ответил ему Сю Баоцэ.
Лао Люгэ сидел на земле с разочарованным видом. Он наконец понял, что Сю Баоцэ принял окончательное решение.
— У Ли Юй есть замечательные строки: «Наши поезда идут в разные стороны, значит, нам не по пути…» — продолжал Сю Баоцэ.
— Давно ли ты собирался мне сказать об этом?! — проговорил Лао Люгэ дрожащим голосом.
Из его глаз скатились две мутные слёзы… Вдруг он поднял голову и, размахивая руками, произнёс:
— Приходи, Баоцэ! Если будут какие-то неприятности, найди меня!
Сю Баоцэ ушёл. Через месяц он вместе с другим человеком стал ухаживать за виноградником на берегу моря. Гуамо часто заходил навестить старика, и они, как в прежние времена, ночевали в хижине, варили в полночь рыбный суп…
Однажды вечером Гуамо лежал в хижине, положив ноги на спину Сю Баоцэ. Он всё тише и тише напевал себе под нос какой-то мотив и наконец совсем замолчал. Через некоторое время мальчик сказал Сю Баоцэ:
— Я очень скучаю по бахче…
— Соскучился по арбузам, Гуамо? — засмеялся Сю Баоцэ.
Гуамо сел и стал смотреть на безграничное звёздное небо, а потом упрямо покачал головой:
— Я скучаю по пруду… Чистая правда, скучаю!
Сю Баоцэ ничего не ответил.
Стояла прохладная ночь, дул ветер, заставляя шелестеть листья виноградника… Сю Баоцэ тихонько сказал самому себе:
— Винограднику тоже не помешал бы пруд, начну-ка его копать…
У Гуамо загорелись глаза:
— Разве для того, чтобы выкопать пруд, не потребуется много человек? Мы вдвоём сможем?
Сю Баоцэ кивнул в ответ. Гуамо, улыбаясь, сказал:
— Я очень скучаю по тому пруду…
На следующий день спозаранку старик с мальчиком выбрали место под пруд. Земля была твёрдой, в ярко-красном свете зари, согнувшись с лопатами в руках, они начали копать…
Май 1983 года,
Цзинань
Лю Чжэньюнь 刘凑云
Деревня Тапу[11] 塔铺
Девять лет назад я демобилизовался и вернулся домой. По словам моего отца, я растратил впустую всё четыре года: не вступил в партию и не получил повышения в звании, кроме густой бороды на щёках, в моей жизни больше ничего не изменилось. С другой стороны, дома тоже всё было по-прежнему. Только два моих младших брата вдруг вытянулись и стали одного со мной роста, их лица были усеяны прыщами, а тела преисполнены энергией молодых жеребцов. Ночью из комнаты отца донёсся глубокий вздох. Всё трое сыновей ростом по пять чи[12] достигли того возраста, когда уже могут просить отца найти им невесту. То был 1978 год, второй год после учреждения системы единого государственного экзамена для поступления в высшие учебные заведения, и я хотел попытать счастья. Отец не согласился и сказал: «Солдатом так и не стал, а если начнёшь учиться, то, думаешь, поступишь? Видно будет…» Мы вернулись к этому вопросу, когда в средней школе нашего посёлка начались подготовительные курсы и нужно было заплатить сто юаней. Мама поддерживала меня: «Если вдруг…»
Отец спросил: «Когда вернулся, сколько принёс с собой денег?»
Я ответил: «Сто пятьдесят юаней».
Отец смачно сплюнул в сторону: «Что хочешь, то и делай. Бери свои деньги, нам от тебя ничего не надо, но и своего добавлять не будем. Поступишь — твоё счастье, не поступишь — не жалуйся».