Я не могла дождаться окончания процедуры регистрации в большой московской гостинице «Космос», чтобы выразить свои чувства сестре. Она хихикала: «Объективно говоря, ты недостаточно добра. Объективно говоря, некоторые его суждения действительно неплохи». Так я сделала новое открытие о своей сестре — заметила, что она постоянно использует в разговоре фразу «объективно говоря». Что, собственно, такое «объективно говоря»? Кто может доказать, что её высказывания являются объективными, когда она говорит «объективно говоря»? Наоборот, в большинстве случаев, когда она произносит «объективно говоря», то хочет подчеркнуть своё субъективное мнение. Поэтому я просто ненавижу эту фразу в устах моей сёстры.
Стоя в аэропорту «Домик» в ожидании рейса на Хабаровск, я обобщила причины нашего с сестрой расставания на полпути — это слишком длинные ногти мужчины с соседнего кресла и привычное для неё выражение «объективно говоря». Причины слишком мелкие и пустяковые, но мелкие настолько, что я не смогла вынести.
Когда мы прибыли из Москвы в Санкт-Петербург, я, понурив голову, посетила с тургруппой Музей-квартиру Ф.М. Достоевского в Кузнечном переулке, послушала историю его семьи, которую рассказывала пожилая женщина-экскурсовод с поразительно худым лицом. Я толком ничего не запомнила, кроме того, что вокруг рта женщины было много тонких морщин, делавших его похожим на сморщенный пельмень, который много раз подогревали.
Ещё помню, как она сказала, что правнук Достоевского теперь водит трамвай в том же квартале, где находится Музей-квартира. По поводу этого я позлорадствовала: Достоевский — великий человек в России, а один из его потомков — водитель трамвая. Потом я вспомнила о том, что моя мать тоже писатель, однако я не вышла в люди, как она надеялась. И моя профессия, и брак вполне могут повергнуть её в печаль, но, как бы там ни было, я всё равно работаю госслужащей в столице. Я никогда не интересовалась кабинетом моей матери или литературой. Поэтому, увидев, как моя сестра и её новый ухажёр стоят голова к голове у прилавка в фойе Музея-квартиры Достоевского и покупают книжные закладки с портретом этого великого человека, я быстро приняла решение покинуть их и самостоятельно вернуться домой.
Не дожидаясь нашего возвращения в гостиницу «Смольный», где мы проживали, я, через силу улыбаясь, поделилась своей идеей с сестрой. Она изумилась и сказала: «Объективно говоря, ты ведёшь себя как ребёнок, ещё четыре дня — и мы сможем вернуться вместе». А я про себя сказала: «Прощайте, ваши „объективно говоря“!»
Я хотела вернуться в Пекин прямым рейсом, но это было невозможно. В турагентстве мне сказали, что я должна выехать за границу согласно плану в контракте. Мне необходимо было лететь из Москвы в Хабаровск, а потом через Сибирь в китайский Муданьцзян ехать на поезде. Этот сложный путь должен был сэкономить деньги, поэтому я решила послушаться турагентства.
Летним вечером 2001 года я выпила две бутылки кваса с необычным вкусом в старом и переполненном аэропорту «Домик» и наконец-то дождалась рейса на Хабаровск. Это был старый самолёт Ту-154. Я с потоком пассажиров вошла в салон самолёта и обратила внимание, что многие из них были с Дальнего Востока, больше всего хабаровчан, лишь немного москвичей и таких иностранцев, как я. Я не знаю русский язык и не понимаю разницу в его диалектах, но, как ни странно, я интуитивно отличила москвичей от хабаровчан.
Моё место располагалось в задней части самолёта, у прохода, и я могла видеть большую часть красно-синего ковра, расстеленного в салоне. Ковёр был очень грязный, узоры на нём расплывчатые, однако следы вина, супа и соуса виднелись отчётливо.
Уже немолодые полные стюардессы медленными движениями, лениво помогали пассажирам закрывать багажные отсеки над головой и прочее, излишки помады вокруг губ обнаруживали их небрежное отношение к себе и как будто подавали пассажирам сигнал: это несерьёзный самолёт, вы можете заниматься здесь всём чем заблагорассудится.
Передо мной сидели трое молодых людей: парень и две девушки. Едва я вошла в салон, как сразу услышала их громкий смех и визг. Парень был, очевидно, «новый русский» из Москвы, с румяным лицом, чистыми волосами и удивительно аккуратными ногтями, похожими на накладные отборные ракушки с одинаковым блеском. В руках он держал сотовый телефон «Nokia» с огромным цветным экраном, которым хвастался перед сидящими по обе стороны от него ярко накрашенными кудрявыми девушками. В 2001 году в России сотовые телефоны ещё не были широко распространены, можете себе представить, какую зависть должен был вызвать такой новый мобильник у девушек. Они позволяли ему щипаться, кусаться, зажимать им носы и наливать в их рты вино, схватив за волосы, зажигать сигарету. Я тоскливо сидела за ними, и эти три непрерывно мельтешащие передо мной головы были подобны маленьким заводным пуделям с полным часовым механизмом. У этого «нового русского» наверняка есть свой бизнес в Хабаровске, так как там находятся важный железнодорожный узел Дальнего Востока России, а также большой речной порт и аэропорт, туда проложены нефтепроводы с острова Сахалин, и там развиты нефтеперерабатывающая промышленность, судостроение, машиностроение. Может быть, «новый русский» и занимается нефтью, но меня больше волновала безопасность самолёта, а не его дела. Я не заметила у него никакого желания отключать мобильник и не удержалась от того, чтобы на ломаном английском языке громко попросить его сделать это. Сердитое выражение моего лица остепенило владельца телефона. Он выключил сотовый, глядя на меня с непониманием, как будто говорил: «Зачем вы так сердитесь?»
В это время в дверь салона вошли последние два пассажира этого самолёта: молодая женщина и мальчик лет пяти. В руках женщины было много багажа, сильнее всего бросалась в глаза большая шляпная коробка круглой формы. Эта коробка висела поверх сумок в её руках и как будто тащила её вперёд. Женщина с мальчиком подошли прямо ко мне — как оказалось, они сидели в одном ряду со мной, справа через проход.
Тут я отчётливо увидела, как она мизинцем одной руки, словно крючком, уцепилась за шёлковую ленту кофейного цвета, перевязывающую кремовую шляпную коробку, а также заметила сбоку на коробке маленький, размером с апельсин, рисунок мужской шляпы. И опять это был мизинец, но мизинец этой женщины не вызывал у меня отвращения. Держать шёлковую ленту шляпной коробки маленьким пальчиком — в этом жесте я увидела её слабость и привязанность к семье.
Мне подумалось, что мать и сын из хабаровской семьи среднего достатка, они ездили в Москву к родным. Возвращаясь домой, везли с собой много вещей: подарки родственников, покупки, сделанные в Москве. Муж не мог сопровождать их из-за своих дел, и женщина заботливо купила ему в подарок шляпу. Я думала, что моё предположение о них вполне рационально, и смотрела, как женщина суетилась, укладывая объёмные сумки. Сначала она положила большую шляпную коробку на своё кресло, освободив из её шёлкового кольца воспалённый от тяжести мизинец так аккуратно, как будто эта коробка была крепко спящим пассажиром. Затем она поставила остальные сумки на багажную полку над сиденьем. После этого обеими руками подняла шляпную коробку, намереваясь поставить её туда же. Однако и без того узкий багажный отсёк уже был заполнен её вещами, поэтому для такой большой коробки просто не было места. Женщина, держа коробку в руках, огляделась вокруг в надежде, что стоящие вдалеке стюардессы помогут ей. Однако стюардессы не подошли, а я, которая сидела ближе всех к ней, также не собиралась оказывать ей услугу — чем я могла помочь? Если бы здесь была моя сестра, она, возможно, поднялась бы и помогла немного, так, для вида — она любит заниматься подобными вещами.
В это время с кресла перед женщиной поднялся худой высокий мужчина, который, открыв багажный отсёк над своей головой, вытащил какую-то сумку непонятного вида и бросил в проход, потом без каких-либо объяснений взял из её рук шляпную коробку и уложил на место той сумки. Крышка легко захлопнулась, этот худой высокий мужчина радостно развёл руками перед женщиной, имея в виду: вот и всё дела! Потом между ними произошёл короткий диалог, и я подумала, что содержание его должно было быть такое: женщина указала на сумку, лежащую на полу, и спросила: «А что делать с вашей сумкой?» Мужчина взял её и небрежно сунул под кресло, сказав, что с самого начала не стоило класть её в отсёк для багажа, пусть она лежит под сиденьем. Женщина с признательностью улыбнулась и подозвала сына к себе: «Саша!» Это слово я понимала. В это время Саша стоял перед «новым русским» в переднем от меня ряду, пристально глядя на новую модель «Nokia» в руках последнего. Он нехотя вернулся к матери, тихо бормоча что-то. Я догадалась, что женщина потребовала от него сесть на место у окна, как бы намеренно пытаясь изолировать его от «нового русского». Ребёнок настаивал на том, чтобы сесть около прохода. Конечно, он не смог переубедить свою мать. Это был мальчик с пшеничными волосами и безвольным выражением лица. Под большими глазами цвета морской волны небольшие мешки — на нежных лицах европейских детей я часто вижу отёки под глазами, как у престарелых людей. И они выглядят из-за этого мрачными, будто каждый такой ребёнок — зрелый философ.