Он сказал, что, закончив с этим, примется ремонтировать уборную, а во второй половине дня ему уже нужно будет уехать. Как только он это произнёс, тётушка Лю снова забеспокоилась. Что волноваться? Она и сама не понимает. Кроме того, она уже вчера вечером знала, что сыну сегодня во второй половине дня нужно будет возвращаться в город.
Женщина насторожённо вышла за сыном, будто боясь, что он уедет прямо сейчас. А тот ещё вчера договорился с Хуан Куанжуем, что дойдёт до него и возьмёт у него мешок цемента для починки туалета.
Уборная действительно нуждалась в ремонте, и сын сказал, что обязательно отремонтирует её перед отъездом. Пока он ходил за цементом, его матушка заперла всех кур: не ровен час опять запрыгнут на крышу, пока та ещё сырая, и испортят всю работу сына.
Без особых усилий цемент был доставлен во двор. Песок был подготовлен заранее. Сын очень торопился, но, несмотря на поспешность, сделал всё весьма аккуратно: оба бетонных выступа ровненькие и гладенькие. Теперь удобно будет сидеть на корточках.
Лю Шуанчжу строго-настрого запретил пользоваться уборной, пока бетон не затвердеет, и ещё сказал, что надо закрыть всех кур и собаку, чтобы они не нарушали стяжку.
Шуанчжу посмотрел на небо и сказал: «Хорошо бы, чтобы дождя не было». Мать вслед за сыном посмотрела на небо и тоже произнесла: «Хорошо было бы».
Утомлённый, он зашёл в комнату, и мать последовала за ним. «Скоро нужно выдвигаться, полежу-ка я пока на тёплой лежанке: в городе-то кана нет». Сын протёр лицо полотенцем, затем протёр ноги и взобрался на кан. Матушка Лю знает, что её сынок очень устал. Он влез на кан и лёг на самоё горячее место. Полежав немного, сказал, что жарко. Ещё полежал, поёрзал и передвинулся туда, где похолоднее. Вскоре он уснул. На улице тоже очень жарко. Сын спал на лежанке, как и во времена своего детства, раскинув руки и ноги в стороны, с взопревшей от горячего дыхания печи головой.
Мать не отрываясь смотрела на сына, месила тесто для домашней лапши, которую принято готовить, провожая дорогих гостей, месила и любовалась спящим сыном.
В это время Лю Цзыжуй отправился в огород. Сказал, что хочет нарвать сыну кукурузы, чтобы он угостил там городских. Он вышел, и в доме и во дворе стало оглушительно тихо.
Кур и собаку заперли, и они не поняли, что произошло с этим миром: скорее всего, что-то ужасное, иначе бы их не заперли среди бела дня! У них сейчас в головах роились бесчисленные догадки, иногда прорывался гнев в виде неистового кудахтанья. Покудахчут-покудахчут и внезапно замолкают, похоже, слушают, как снаружи отреагируют на их протесты. Посидев в тишине, начинают снова орать.
Матушка Лю сидит в комнате и потихоньку разминает тесто. При взгляде на спящего сына ей становится нестерпимо грустно. Что такое сон? Сама жизнь человека похожа на сон. Сын сейчас лежит на печи, а вскоре ему придётся уйти, осталось так мало времени, так мало. Совсем недавно он был таким маленьким, что его приходилось носить на спине. Заставляешь его идти пешком — он ни в какую. А потом, наоборот, хоть заупрашивайся, нипочём на спину не полезет. Приходилось лукавить: если пойдём вдвоём, сносим две пары обуви — давай мама понесёт тебя, тогда сэкономим одну пару. Женщина отчётливо помнит этот разговор. Но она уже никогда не вспомнит, сколько же пар обуви она сшила сыну сама. И каждая пара была больше предыдущей.
А кормушка для свиней… Женщина вдруг вспомнила о большом деревянном корыте. Раньше она мыла сына именно в нём. Левой ручкой держит, правой моет, правой рукой держит, левой моет, держит сверху, моет снизу, держит снизу, моет сверху. Раньше они даже спали вместе. Бывало, холодным зимним вечером она уже спит, а сын мог прийти и забраться под одеяло. Как же так произошло, что он внезапно стал большим?! Слеза покатилась по щеке, и женщина поспешно смахнула её.
Тесто готово. Она взяла кусок влажной ткани и обернула им тесто, оставив его подниматься. Выбежала в соседнюю комнату и, забыв, что собиралась сделать, постояла в тишине и вышла во двор.
Вещи сына она перестирала и развесила, одежда уже высохла. Сняв её, она не удержалась и, уткнувшись в неё лицом, вдохнула до боли знакомый, родной запах. Его обувь была вымыта и сохла на подоконнике. Она прижала ботинки к себе: от них тоже шёл запах сына. А ещё пара белых носков. Их она также постирала. Она сняла их с бельевой верёвки и тоже поднесла к носу, понюхала. Это запах сына. Запах сына заставлял её испытывать непередаваемую тоску, и она снова и снова вдыхала его, не в силах выпустить из рук его одежду.
Сын уехал, как и собирался, во второй половине дня, после двух часов. Поел домашнюю лапшу, которую его матушка немного обдала ледяной водой, чтобы её было приятнее есть. Как поели, у матери снова невыносимо заныла душа. Она уже приготовила всё вещи, которые хотел забрать с собой сын. Огромная сумка из змеиной кожи практически доверху набита кукурузой.
Лю Цзыжуй был готов проводить сына: он всегда провожает сына до остановки внизу. Мужчины собрались, и женщина почувствовала, как к горлу подступает комок: ей хотелось плакать, но она не осмелилась. Сейчас они уйдут. Уйдут, как будто бросят её.
Сын вышел, и она из комнаты смотрит на него, не отрываясь и не моргая, как заворожённая, не в силах отвести от него глаз. Вот он прошёл по двору, подошёл к уборной, по, видимо, спохватившись, вспомнил, что бетон ещё слишком мягкий. Остановился во дворе и, встав лицом к уборной, по-мальчишески, как в детстве, расставил широко ноги. Что же он там делает? Он мочится. Что ж делать, если бетон ещё не высох? Мочится во дворе, в ту пушистую и мягонькую землю, которую беспрестанно перерывают куры, в ту тёплую сухую землю, по которой так приятно ходить босиком.
Лю Цзыжую тоже было невесело оттого, что его сын уезжает. Оправдывая действия сына, он говорит: «Дождёмся, как высохнет, потом будем пользоваться. Если сейчас зайти, то сразу сломаем — вся работа насмарку».
Сын застегнул джинсы и опять зашёл в дом. «Бетон ещё полдня будет сохнуть, ни за что не выпускай куриц, а то опять всё разроют», — обратился он к матери. «Да-да-да, если выпустить, то сразу расковыряют, ни за что не выпущу», — поспешно согласилась она. «Пора идти, пора идти, если ещё помедлю, опоздаю на автобус», — сказал сын, отводя глаза в сторону. «Тук-тук», — сердце матери начало бешено стучать. «Кукурузы-то слишком много, наверно?» — спросил сын, похлопав по сумке. «Нормально, хочешь, ещё нарву?» — предложил Лю Цзыжуй. Сын засмеялся и сказал: «Я же её не продавать собрался, зачем столько много?» — «Не тяжело?» — спросила жена Лю Цзыжуя.
«Нет-нет, не тяжело, — ответил сын, закинув сумку на плечо. — Ну всё, я пошёл», — произнёс он, стараясь не встретиться глазами с матерью.
Жена Лю Цзыжуя, перебирая своими крохотными ножками, шла следом за удаляющимися мужчинами, и так до края деревни. Остановившись, она долго смотрела, как уходят её сын и её муж. Их фигуры становились всё меньше и меньше. День был настолько жаркий и солнце так сильно пекло, что из-за блеска камней приходилось зажмуривать глаза.
Когда фигурки вовсе потерялись из виду, жена Лю Цзыжуя заплакала. Бам-бам-бам-бам — капали слёзы из её глаз. Она долго всматривалась в ту сторону, куда ушли её мужчины, но её взору предстали лишь бескрайние поля посевов, камни, что были вдали, и те, что были под ногами, а на горизонте — голубые горы. Всё это было настолько тоскливым, да ещё так некстати этот треск саранчи… Если бы они так не стрекотали, может, было бы немного легче. Но они стрекочут, стрекочут без умолку, и от этого на душе становится так больно, так тоскливо.
Медленно, на ватных ногах женщина вернулась домой. Войдя во двор, она словно проснулась. Только теперь она разглядела и поняла, что на доме сияет новый слой глины. Глина ещё не высохла, влажная и вкусно пахнет. На стойле глина тоже ещё не просохла. Куры всё ещё заперты, во дворе тишина, и от этого жена Лю Цзыжуя почувствовала себя одинокой и никому не нужной. И дом был словно чужой. Она вошла в комнату, в сердце внезапно стало пусто. Сын буквально ещё вчера лежал на печи, сидел на ней, разговаривал, смеялся. А ещё его одноклассники — один тут, другой там… А сейчас никого нет, пусто.