«Вы тоже от земли кормитесь?» — спросила Ли Айцзе.
«А как иначе? Мы же тоже крестьяне. В позапрошлом году муж, когда ещё не болел, с одним человеком совместно организовал маслобойню, заработал несколько тысяч юаней, да всё на азартные игры спустил».
«Так как же ты вернёшь деньги?»
«Я начала подрабатывать в паре мест, — сказала Ван Цюпин. — Каждый день рано утром, в три с небольшим, я прихожу в железнодорожную кассу, становлюсь в очередь и покупаю билеты на спальные места, потом перекупщик даёт мне за это 15 юаней. Днём я обхожу несколько ресторанов и собираю всякие остатки и объедки для свиноферм, это тоже позволяет заработать восемь-десять юаней. Так к концу дня могу получить где-то около двадцати юаней».
«Твой муж понимает, насколько ты тяжело трудишься?»
«Да когда он меня не бранит, я уже благодарю богов, где уж тут надеяться, что он мне посочувствует, — протяжно и тяжело вздохнула Ван Цюпин. — Если в будущем он не полностью восстановится и его навсегда парализовало, оставшаяся часть моей жизни будет совсем безнадёжна. Иногда я действительно хочу, чтобы он…»
Ли Айцзе понимала, что та хочет сказать, и лишь испуганно ахнула в темноте.
«Если бы с тобой такое приключилось, ты бы меня поняла, — бессильно проговорила Ван Цюпин. — Если у твоего мужа действительно рак, понадобится значительная сумма денег, да ещё не факт, что лечение пойдёт ему на пользу. Когда придёт время, я помогу тебе устроиться на какую-никакую работу: продавать еду в коробках, помогать присматривать за детьми, разносить молоко…»
Голос Ван Цюпин становился всё тише и тише, тяжёлая усталость наконец прервала его и толкнула Ван Цюпин в мир грёз. Ли Айцзе ворочалась с боку на бок, размышляя то о том, удастся ли Цинь Шаню нормально отдохнуть в больнице, то не одолел ли его ночной кашель, через некоторое время вновь гадала, освоилась ли Фэнь Пин у соседей, потом ещё вспоминала Личжэнь, их семейное поле на южном склоне. Она думала до изнеможения, только тогда её затуманенное сознание отключилось. К тому времени, когда она проснулась, день уже был в разгаре, домовладелица как раз подметала двор, несколько серых голубей ворковали на подоконнике, постель Ван Цюпин была пуста.
«Хорошо вам спалось этой ночью?» — приветливо спросила хозяйка.
«Великолепно, — сказала Ли Айцзе, — усталость как рукой сняло».
Домовладелица деловито подметала и назойливо расспрашивала Ли Айцзе обо всех её делах. Да чем муж ваш заболел, да сколько в семье человек, да сколько у вас комнат. Она сообщила Ли Айцзе, что Ван Цюпин спозаранку ушла на станцию встать в очередь за билетами в спальные вагоны и передала ей, чтобы, как встанет, сходила на угол купить лепёшек с начинкой на завтрак.
Ли Айцзе, помыв лицо, по пройдённому прошлой ночью пути прошла к больнице. На улице и машин и пешеходов было не счесть, она подумала, что городские дороги и впрямь были дорогами несчастья и злой судьбы. Несмотря на пасмурный день, большая часть женщин носила юбки, обнажающие ноги, у них были сумочки на самый взыскательный вкус, и цоканье их туфель на высоких каблуках разносилось громким эхом. Она сначала думала было пойти на угол купить лепёшек и перекусить, но из-за беспокойства о Цинь Шане всё же пошла в больницу с пустым животом. Стоило ей войти в коридор, как двери палаты, где лежал её муж, были распахнуты резким толчком. Наружу, суетясь и торопясь, скопом вырвались пять-шесть человек, среди них были и врачи, и незнакомые люди со смятением, написанным на лицах. Когда вместе с этим потоком выкатили и пациента, ноги её едва не подогнулись. Только разглядев, что этот пациент не Цинь Шань, она немного перевела дыхание, глядя, как они удаляются в сторону реанимационного отделения.
Цинь Шань заказал для жены порцию пшённой каши, боясь, как бы она не остыла, плотно закутал её и, согнувшись и прижав её к животу, прикрывал рукой. Как только Ли Айцзе вошла, он, улыбаясь, быстро достал кашу из-под одеяла: «Ну вот, ещё совсем тёплая! Ну-ка, быстренько ешь».
Ли Айцзе, на грани плача, спросила: «Не кашлял ночью, а?»
Цинь Шань подмигнул ей, покачал головой и шёпотом сказал: «Но вот когда тебя нет рядом, как тут поспишь спокойно?»
Ли Айцзе взглянула на Цинь Шаня, глаза её увлажнились, она опустила голову и принялась есть кашу. За окном палаты, в которой лежал Цинь Шань, ветер, обдувая листья, издавал шелестящие звуки, напоминавшие шуршание соломинки, которой Цинь Шань в молодые годы щекотал её ухо. Ли Айцзе бросила взгляд на мужа Ван Цюпин. Его конечности были разбросаны по кровати, голова свесилась набок, он с жадностью наблюдал, как пациент на соседней койке ест блинчики. Лицо его выражало младенческую невинность.
Результаты обследования Цинь Шаня пришли очень быстро. Когда Ли Айцзе вызвали в кабинет доктора, она ощутила, что всё кончено. Врач сказал: «У него последняя стадия рака лёгких, уже пошло метастазирование».
Ли Айцзе не могла издать ни звука, она только почувствовала, будто солнце разом перестало испускать свет, а её уронили в непроглядную темень колодца.
«Даже если говорить об операции, вряд ли можно ожидать хороших результатов, — сказал доктор. — Вы взвесьте всё тщательно; и даже если сразу начать применять препарат для поддержания его состояния, лучше не давать пациенту знать об истинном положении вещей, в противном случае это может увеличить психоэмоциональную нагрузку».
Ли Айцзе тяжело вышла из кабинета, и хотя в коридоре наталкивалась на множество людей, она чувствовала, что осталась одна во вселенной. Она прошла через главный выход регистратуры, встала напротив большой клумбы, желая выплакаться над этими прекрасными цветущими, не ведающими ни печалей, ни забот травинками. Но неизмеримая печаль задушила её плач, она преодолела грань слёз и тогда только поняла, что у действительно потерявших надежду больше нет слёз.
Когда Ли Айцзе пошла проведать Цинь Шаня, чтобы скрыть смятение и панику, царящие в её сердце, она тайком сорвала цветок с клумбы и спрятала его в рукаве. Цинь Шань в этот момент как раз пил воду, сверкающее солнце отбрасывало на его зеленовато-жёлтую истощённую щёку ясный свет. Его губы были сухими и потрескавшимися. Воспользовавшись моментом, Ли Айцзе достала из рукава цветок: «Понюхай, понюхай-ка, ароматный, нет?» — она теребила и мяла цветок прямо у него под носом.
Цинь Шань после глубокого-глубокого вдоха сказал: «И всё же не сравнится с ароматом цветов картошки».
«Но ведь цветы картофеля не пахнут», — поправила его Ли Айцзе.
«Кто это сказал, что цветы картофеля не пахнут? Разве у них не особый неповторимый аромат? Обычно его невозможно почувствовать, но однажды учуявший его уже никогда не забудет, — Цинь Шань, оглядевшись, убедился, что другие пациенты и их родственники не смотрят. Слыша, что они болтают о своём, он нахально сказал: — Ну точь-в-точь как запах твоего тела».
Ли Айцзе отчаянно улыбнулась и, изобразив внутренний подъём, с притворно радостным воодушевлением сказала: «Ты понимаешь, почему я украла цветок, чтобы подарить тебе? Сегодня у нас праздник, твою болезнь диагностировали, это всего лишь распространённая форма туберкулёза, несколько месяцев уколов, капельниц — и ты как новенький».
«Ты разговаривала с врачом?» — холодно спросил Цинь Шань.
«Доктор мне только что сообщил, не веришь — иди поспрашивай», — сказала Ли Айцзе.
«То, что у меня нет тяжёлой болезни, уже здорово! Так зачем мне ещё расспрашивать, пора нам откланяться, да и время выкапывать картошку наступило».
«Успокойся, в Личжэне так много хороших людей, они не допустят, чтобы наша картошка загнила в земле», — возразила Ли Айцзе.
«Главное удовольствие в том, чтобы самому собрать то, что сам посадил! — Внезапно Цинь Шань спросил: — Всё деньги хранятся у тебя, а вот не могла бы ты дать мне несколько сотен на траты?»