Они ломали голову, куда бы мог пойти Цинь Шань. В конце концов Ван Цюпин сказала, что он, может быть, отправился в храм Цзилэ[8], чтобы уйти от мира. Ли Айцзе чувствовала, что в этом есть некоторый резон, возможно, Цинь Шань полагал, что уход от мира и вступление в буддийскую школу смогут сделать так, что и его телесная болезнь, и душа будут исцелены. Поэтому они провели ещё одну бессонную ночь, и лишь только рассвело, отправились в храм Цзилэ. Они разыскали настоятеля монастыря, спросили, не приходил ли кто-нибудь накануне, чтобы примкнуть к братии. Настоятель молитвенно сложил руки, промолвил «О, Амитабха»[9], после чего лёгонько покачал головой. Затем они также обошли находящиеся на улице Дачжицзе костёл и протестантскую церковь. Почему они искали в церквях? Быть может, они принимали как должное, что церкви являются местом приюта человеческих душ. Уже перевалило за полдень, а Цинь Шаня не было и следа. Они поспешили назад на съёмную квартиру, смотреть хозяйский телевизор. Просмотрели дневную хронику, не было ли объявления о пропавшем человеке или о произошедшем несчастном случае. В результате они ни на шаг не приблизились к цели своих поисков.
Стрелка часов подошла к двум, как вдруг пребывающая в состоянии паники Ли Айцзе внезапно осознала, что Цинь Шань непременно вернулся в Личжэнь. Зачем решившему свести счёты с жизнью брать с собой коробку для еды, махровое полотенце, тапочки и прочие вещи? Она вновь вспомнила тот момент, когда он попросил у неё деньги, и ещё более утвердилась в мысли, что Цинь Шань вернулся в родной Личжэнь. Ли Айцзе начала собирать багаж для возвращения.
«Сестрица Пин, немного погодя пойдём со мной, помоги мне закончить формальности по выписке из больницы, — попросила Ли Айцзе, даже не поднимая головы. — Цинь Шань точно уехал и сейчас вернулся домой».
«Он оставил надежду вылечиться?» — воскликнула Ван Цюпин.
«Он точно понял, что его болезнь смертельна, а принимать лекарства от неизлечимой болезни он никогда не будет, — задыхаясь от слёз, говорила Ли Айцзе. — На самом деле он думал о деньгах, которые останутся на жизнь мне и Фэнь Пин, знаю я, что он задумал».
«И как тебе достался такой достойный и добрый муж? — всхлипывала Ван Цюпин. — Как же он вернулся домой, не предупредив тебя?»
«Если бы он сообщил мне, разве отпустила бы я его? — сказала Ли Айцзе. — Сегодняшний поезд уже не догнать, завтра я без промедления вернусь обратно».
Как только выяснилось местонахождение Цинь Шаня, Ли Айцзе сразу успокоилась. После полудня Ван Цюпин составила ей компанию, они пошли улаживать формальности по выписке. Больница вначале не уступала задаток, объясняя это тем, что пациент уже прожил у них более недели, да к тому же на него было израсходовано много лекарств. Ли Айцзе так и не переспорила их, тогда пришлось обращаться за помощью к лечащему врачу Цинь Шаня. Доктор, внимательно выслушав и поняв обстоятельства дела, помог им вернуть причитающиеся деньги.
Вечером Ли Айцзе открыла дорожный мешок, достала совершенно новые шерстяные брюки серебристо-стального цвета и вручила их Ван Цюпин: «Сестрица Пин, это мои брюки трёхлетней давности, ношены всего пару раз. Городские жители любят судить о человеке по его внешности, ты как пойдёшь на работу, так сразу надень их. Ты повыше меня, можешь удлинить штанины немного».
Ван Цюпин, сжимая брюки двумя руками, разрыдалась прямо в них и насквозь промочила слезами порядочный участок.
Когда Ли Айцзе в спешке прибыла в Личжэнь, как раз наступило время сбора осеннего урожая, каждая семья в полном составе выкапывала на южном склоне картошку. Было уже за полдень, небеса кристально чисты, на небе ни облачка, лишь свежий ветерок гуляет по улочке. Ли Айцзе, не заходя домой, пошла прямо на картофельное поле. Всю дорогу она видела стоящие на краях полей ручные тележки, люди выкапывали, собирали, паковали картофель в мешки. Соседская собака, следуя за хозяином по пути на поле, заметила Ли Айцзе и, прихватив зубами её штанину, виляла хвостом, будто заботливо приветствуя её: «Ты вернулась?»
Ли Айцзе издалёка увидела согнутую спину Цинь Шаня, выкапывающего картошку на их семейной земле, и рядом Фэнь Пии, следом за ним собирающую картошку в корзинку. Цинь Шань был одет в одежду из синей ткани, послеобеденное солнце густо озаряло её, заставляя ярко сиять в нестерпимом солнечном свете. Ли Айцзе из самых глубин души позвала: «Цинь Шань…» Обе её щёки были обожжены слезами.
После окончания сбора картофеля вся семья Цинь Шаня предалась блаженной зимней бездеятельности. Цинь Шань с каждым днём худел всё больше, он едва мог есть. Он часто подолгу любовался Ли Айцзе, не произнося ни слова. Она по-прежнему смиренно готовила ему, стирала, стелила постель и ложилась с ним. Однажды вечером, когда за окном валил снег, а Фэнь Пин жарила пластинки картофеля на кухонной печи, Цинь Шань внезапно сказал Ли Айцзе: «Возвращаясь сюда из Харбина, я купил тебе кое-что из одежды. Угадай — что?»
«Да как же я угадаю?» — Сердце Ли Айцзе барабанило и подпрыгивало.
Цинь Шань сошёл с кана и достал из шкафа свёрток, обёрнутый в красную бумагу; слой за слоем развернув его, высвободил сапфировое атласное ципао. И платье в свете искусственной лампы всё засверкало, от него разлилось неяркое завораживающее сияние.
«О!» — изумлённо воскликнула Ли Айцзе.
«А как сверкает, — сказал Цинь Шань. — Следующим летом надень-ка его».
«Лето следующего года… — с болью произнесла Ли Айцзе. — Когда оно наступит, я буду носить его для тебя».
«Для меня, для других — не всё ли равно?» — ответил Цинь Шань.
«Такой высокий разрез никак не могу» носить перед другими-то, — Ли Айцзе, наконец перестав сдерживать бесконечные потоки слёз, бросилась в объятия Цинь Шаня. — «Я не желаю, чтобы другие видели мои ноги…»
После двух снежных дней и ночей агонии Цинь Шань наконец перестал дышать. Всё жители Личжэня пришли помочь Ли Айцзе с похоронами, но бдение у гроба она взяла на себя. Дома Ли Айцзе была в том сапфировом атласном ципао. С утра и до ночи и с поздней ночи до рассвета она не гасила очага и находилась при муже. Только когда пора было выносить покойного, она переодела платье.
Из-за лютого мороза для почивших в эту пору никак нельзя было выкопать достаточно глубокую могильную яму, и то небольшое количество замёрзшей земли, при помощи которого пытались скрыть вид гроба, никак не помогало делу. Тогда обычно привозили телегу угольного шлака, чтобы засыпать могилу, а с наступлением вёсны вторично обкладывали могилу свежей землёй. Когда организатор похоронной процессии послал людей притащить шлак, Ли Айцзе внезапно воспротивилась: «Цинь Шань не любил золу».
Проводящий похороны подумал, что это из-за её глубокой скорби, и собирался мягко убедить её, но она неожиданно принесла из сарая несколько холщовых мешков и направилась к входу погреба, распахнула дверь и приказала нескольким молодым и крепким людям насыпать картошку в мешки.
Всё поняли намерение Ли Айцзе, поэтому тотчас дружно принялись собирать картошку. Не прошло и часа, как пять холщовых мешков были наполнены картофелем.
Жители Личжэня наблюдали необычные похороны. Рядом с гробом Цинь Шаня стояли пять мешков отборнейшего картофеля, Ли Айцзе с головой, обвязанной белой тканью[10], следовала за телегой, и хотя руководитель процессии не разрешал ей идти пешком до самого кладбища, она всё же твёрдо стояла на своём. Гроб Цинь Шаня опустили в могильную яму, после того как люди при помощи железных лопат перекидали в могилу всю скудную мёрзлую землю, красный цвет гроба всё ещё проглядывал то тут, то там. Ли Айцзе выступила вперёд и принялась мешок за мешком высыпать картофель в могилу, только и видно было, как картофелины с гулким грохотом вертятся и подпрыгивают в могиле. В конце концов они покрыли и окружили гроб Цинь Шаня, единым массивом заполнили яму. Образовался округлый могильный холм, являвший собой картину изобилия и процветания. Устало пробивающееся сквозь снег солнце из последних сил нитями протягивало свои лучи в зазоры между картофелинами, заставляя весь могильный холм испускать мощные волны тёплого, уютного аромата богатого урожая. Ли Айцзе удовлетворённо смотрела на этот могильный холм, думая: сможет ли Цинь Шань в пору, когда Млечный Путь особенно ярок, с первого взгляда узнать их семейное картофельное поле? Сможет ли он к тому же учуять тот неповторимый аромат цветов картофеля?
8
Цзилэ (букв. «Наивысшая радость») — буддийский храмовый комплекс в районе Наньган города Харбина.
9
«О, Амитабха» — одно из молитвенных причитаний у буддистов, по смыслу близко к «о Господи», «храни вас Бог».