- В таком случае, - сказал он, - я снимаю с себя всякую ответственность! В таком случае, - подчеркнул он, - я отказываюсь участвовать в этой операции!
- Жаль, - сказал комиссар, хотя ему не было жаль, - но принуждать вас я не хочу!
Биферли вылупил глаза на Гроля: он ожидал, что его хотя бы станут упрашивать. Грисбюль усмехнулся. Он знал, какой это удар для инспектора - оказаться так запросто отстраненным и лишиться возможности удовлетворить снедавшее его любопытство.
- Ну что ж, - сказал Гроль, - если так, то мы пошли!
Он поднялся, надел пальто, шляпу и двинулся к выходу в сопровождении своего ассистента. У двери он обернулся.
- Всего доброго! - сказал он вежливо.
Когда они пересекали улицу, Грисбюль взглянул на окна Биферли. За стеклами никого не было видно.
В этот день быстро стемнело. Дождь усилился; он лил с однообразным шумом. Как из ведра.
Гроль и Грисбюль поужинали в ресторане гостиницы; теперь они сидели без дела и молчали. Гроль мельком взглянул на часы.
- Пошли, - сказал он.
Он расплатился. Грисбюль помешкал у своего «мерседеса», но комиссар сказал:
- Поедем, конечно!
Они сели в машину и тронулись в путь. Серебристые пряди дождя косо летели на них сквозь лучи фар. Грисбюль озяб. Он включил отопление.
- Машину поставим в лесу. Нас не должны видеть с дачи! - распорядился комиссар.
Грисбюль выполнил приказ. Он погасил все огни, оставив гореть лишь маленький, позднее приделанный красно-белый глазок, но его свет почти не пробивался сквозь ливень.
Гроль достал из багажника плохо увязанный сверток, который, к удивлению Грисбюля, захватил с собой. Ассистент взял сверток. Комиссар толкнул калитку. Они прошагали по гравию; его громкий скрежет походил на скрежет зубов.
Гроль сорвал с двери печать.
В комнате, где когда-то лежал убитый Альтбауэр, Гроль зажег настольную лампочку, которой Брумерус пользовался, видимо, в случаях, требовавших особого настроения: света она давала мало, а тени ложились резкие и большие.
Комиссар соблюдал на даче величайшую осторожность. Войдя, он поднес фонарик к самой замочной скважине, чтобы свет его не был виден снаружи, и плотно задернул занавески перед тем, как включить настольную лампочку. А Грисбюль стоял с неуклюжим свертком у двери и удивленно наблюдал за действиями комиссара. Тот подвинул одно из кресел к письменному столу, отошел на несколько шагов - к окну, в которое некогда стреляли, проверил позицию. Затем навалил на это кресло подушек и одеял и, наконец, подозвал Грисбюля знаком.
Гроль взял у него сверток, положил его на пол и, став на колени, развязал. Он развернул шуршащую коричневую упаковочную бумагу. Грисбюль увидел какую-то одежду, а также верхнюю часть туловища и голову манекена - из тех, какими украшают витрины.
Ассистент зажмурил глаза; когда он открыл их, комиссар уже поднялся и начал водружать все это на кресло его сооружение то и дело разваливалось, но Гроль обладал терпением и, сняв с себя пальто и шляпу, надел их на чучело, которое у него наконец получилось.
Только теперь он взглянул на Грисбюля, и в эту секунду у него, Гроля, чуть вздрогнули уголки рта. Он велел ассистенту, наблюдавшему за ним с полным недоумением, подойти к тому же окну и немного подвинул лампочку. Лицо манекена оказалось теперь в тени.
Грисбюль поднял руку к виску: да, перед ним сидел Гроль! Гроль из подушек и одеял, манекенный Гроль, но в пальто и шляпе он казался живым, погруженным в работу. Сходство усилилось еще больше, когда комиссар положил на стол книгу перед слепыми глазами своего двойника.
Шум дождя в саду напоминал звуки, с какими ложится рядами трава под косой. Гроль и Грисбюль стояли неподалеку друг от друга, хорошо скрытые со стороны дороги кустами. Если бы дача была освещена, ассистент как раз мог бы заглянуть в злополучное окно, которое комиссар, отдернув занавеску, приоткрыл в точности так, как оно было приоткрыто тогда.
Вдруг Грисбюль увидел свет фар. По улице медленно шла машина. Подъехав, она удалилась еще нерешительнее.
Неожиданно Грисбюль почувствовал, что Гроль стоит рядом. Тот шепнул ему:
- Будьте начеку! Это может быть он! - И опять исчез.
Теперь нужно было напряженно прислушиваться - к шагам, к шагам по гравию. Но тут Грисбюлю показалось, что где-то далеко за стеной дождя огни машины свернули в сторону - они и так-то были едва различимы из-за качавшихся на ветру голых кустов и сучьев. Немного позднее он убедился, что машина действительно повернула и снова приближается к даче. Это усилило его подозрение. Незнакомец явно хотел лишь узнать, происходит ли здесь что-либо или и в самом деле наступил промежуток между снятием печати и приездом Метцендорфера. Грисбюль оглянулся, Гроля он не увидел. Машина шла медленно, шум мотора был еле слышен. Кажется, она повернула налево: калитку на несколько секунд осветил яркий свет фар.
Потом вдруг прибавили газу, автомобиль очень быстро исчез, и у Грисбюля создалось впечатление, что теперь включили только подфарники, но он мог и ошибиться. Во всяком случае, после этого ничего не было ни видно, ни слышно.
Ассистент ожидал, собственно, услышать лишь голос Гроля; но тишину нарушал только шум дождя, поливавшего дачу и сад, и гравий на этот раз вовсе не скрежетал.
Ассистенту опять стало холодно. Гроль, видимо, ошибся; никто не появлялся.
Ассистенту казалось, что прошло несколько часов. Он начал злиться на Гроля, который из-за какой-то причуды заставил его торчать здесь без толку.
Вдруг Грисбюль встрепенулся: из комнаты словно бы донесся какой-то шорох. Из-за дождя вслушаться было трудно, и все же… Он осторожно раздвинул ветки куста, служившего ему укрытием. Грисбюлем овладело странное чувство. Все окружающее куда-то уплыло. Его нервы, казалось, вибрировали.