— Прости, что мне пришлось перетащить сюда свои вещи, — усаживаясь на кровать, сказала она, — я не хотела, чтобы папа думал, что я сплю одна.
— Почему? Ты ведь действительно спишь одна.
— Да, но я не хочу, чтобы он это знал.
— Почему?
— Не знаю. Пожалуйста, Хилари, не мучай меня. Ладно?
— Прости, Мерси.
— Ничего.
Вечером мы все отправились ужинать в паб, который в течение трехсот лет назывался «Королевским дубом», потом в течение трех лет «Народной принцессой» и который теперь хозяйка переименовала в «Стивена Лоренса». Барри, Мелон, Зуки, Бейтман, Мерси и я. Мы просидели там почти до двух ночи. Затем мы вывалились на улицу и, вдыхая ночной воздух, насыщенный пестицидами, побрели к дому, где продолжили выпивать, закусывая самой разнообразной снедью, которую захватили из паба.
Основательно напившись, я пытался сказать им правду о жизни в провинции, о том, что она совсем иная, а не такая, как им кажется, но разговор перескакивал с темы на тему и в результате свелся к видимости вообще. Бейтман сказал, что, несмотря на свою вызывающую внешность, он на самом деле всего боится.
— Я ужасно страдаю от своих нервов, — сказал он. — Думаю, у меня даже началась эта ужасная нервная алопеция, разве что она проявляется пока на тех местах, где у меня волосы не растут, например на коленках.
— Да, природа ужасно жестока, — сказала Мерси. — Я имею в виду, мало того, что тебе и так плохо, у тебя еще и волосы начинают вылезать плюс ко всему. И тебе становится еще хуже. Я хочу сказать, было бы гораздо лучше, если бы у какого–нибудь лысого типа, когда его все достало, волосы бы начали отрастать, а не выпадать. Тогда была бы хоть какая–то компенсация — тебе плохо, но зато на голове новая пышная шевелюра.
— Да, — согласился Бейтман, — а у женщин, страдающих от отсутствия любовников или еще из–за чего–нибудь, вместо агорафобии и алкоголизма отрастали бы груди. Я хочу сказать, что так было бы более справедливо.
— И тогда у них наверняка бы появлялись любовники, — добавила Мелон.
— Может, появление алопеции, агорафобии и всякого такого связано с какими–то причинами? Может, таким образом в природе поддерживается какое–то равновесие?
— И все равно я утверждаю, что в природе царит полная неразбериха. Посмотрите в окошко — разве это природа? Это не природа, а фабрика, зеленая фабрика. А вначале все было иначе…
— У тебя есть дети, Хилари? — спросил молчавший некоторое время Барри.
— Нет, нету.
— Знаешь, о них все время беспокоишься. Понимаешь, что я имею в виду?
— Думаю, да…
— Да, я все время волнуюсь за свою дочь, за свою Мерси. Сначала по непонятным причинам она много лет живет одна, а потом рядом появляется тихий старый хрыч Хилари. Это совсем не то, о чем я мечтал, но кто меня спрашивает?
Я не знал, что на это сказать, поэтому я просто глупо улыбнулся и прохрипел что–то вроде «нн–н–г‑мам».
— Ну и как она? — продолжил Барри. — Я имею в виду, в постели? Мне всегда это было интересно. Думаю, как любому отцу. Она такая же страстная, как ее папочка? А минет она хорошо делает? У нее большой рот, так что, думаю, да. А как у нее сиськи на ощупь? Так же хороши, как и на вид?
Я встал.
— Сэр, я считаю себя гостеприимным хозяином, но я никому не позволю так говорить о Мерси, а особенно ее отцу, — сказал я. — Поэтому прошу вас удалиться.
Барри уставился на меня в полном недоумении.
— Если вы сейчас же не уйдете, Бейтман будет рад помочь вам.
— Отвали, Хилари, — сказал Бейтман.
— Хилари, не будь занудой, — добавила Зуки.
Я призывно посмотрел на Мерси. Она должна была поддержать меня. Она посмотрела мне в глаза и сказала:
— Остынь, парень. Что это с тобой?
Выходя из комнаты, я услышал, как Барри говорит:
— Я ведь никогда с ней не трахался. Хотя, Бог свидетель, многие отцы трахают своих дочерей.
Его сдержанность была встречена общим гулом одобрения.
Я лег на кровать.
— Наверно, я глупый старик, — сказал я Мерси, когда она появилась в дверях. Снизу доносились звуки продолжавшейся вечеринки. Она вошла в комнату и села рядом.
— Хилари, не надо так говорить о себе. Ты замечательный человек. Просто я не могу перечить отцу, я знаю, что должна, но у меня не получается. Я знаю, ты пытался достойно выйти из положения, и именно за это я тебя и люблю. Интересно, почему в результате я чувствую себя виноватой, когда отец себя так ведет?