— Благотворительностью я не интересуюсь…
— Приходите завтра.
— Скажи ему, что тут жизнь или смерть.
— Чья жизнь или смерть?
— Если не его, так, наверно, моя.
— Вы всегда такой остроумный?
— Посмотри мне в лицо, — велел Мендель, — и скажи, есть у меня время до завтра?
Слуга долгим взглядом посмотрел на него, потом на Исаака и неохотно впустил их в дом. Огромный вестибюль с высоким потолком, толстым цветастым ковром, пышными шелковыми драпировками, мраморной лестницей был весь увешан картинами.
В маленьких лакированных туфлях, с салфеткой, заткнутой в смокинг, по лестнице легко сбежал мистер Фишбейн — пузатый, лысый, с волосатыми ноздрями. Он остановился на пятой от низу ступеньке и оглядел пришельцев.
— Кто приходит в пятницу вечером к человеку, у которого гости, и портит ему ужин?
— Извините, мистер Фишбейн, что я вас обеспокоил, — сказал Мендель. — Если бы я не пришел сегодня, завтра я бы уже не пришел.
— Без дальнейших предисловий, пожалуйста, изложите ваше дело. Я проголодался.
— Голодный, — заныл Исаак. Фишбейн поправил пенсне.
— Что с ним такое?
— Это мой сын Исаак. Такой он всю жизнь. Исаак захныкал.
— Я отправляю его в Калифорнию.
— Мистер Фишбейн не оплачивает частных туристских поездок.
— Я больной человек, сегодня ночью он должен уехать к моему дяде Лео.
— Я никогда не занимаюсь неорганизованной благотворительностью, но если вы голодны, я приглашу вас вниз на кухню. Сегодня у нас курица с фаршированными кишками.
— Я прошу только тридцать пять долларов на поезд до Калифорнии, где живет мой дядя. Остальные у меня уже есть.
— Кто ваш дядя? Сколько лет этому человеку?
— Восемьдесят один год, он прожил долгую жизнь.
Фишбейн рассмеялся.
— Восемьдесят один год, и вы посылаете ему этого полоумного?
Мендель замахал руками и закричал:
— Пожалуйста, без обзываний.
Фишбейн вежливо согласился.
— Где открыта дверь, там мы входим в дом, — сказал больной Мендель. — Если вы будете так добры и дадите мне тридцать пять долларов, Бог благословит вас. Что такое тридцать пять долларов для мистера Фишбейна? Ничто. Для меня, для моего мальчика это все.
Фишбейн выпрямился во весь рост.
— Частных пожертвований я не делаю — только организациям. Такова моя твердая линия.
Мендель, хрустя суставами, опустился на колени.
— Прошу вас, мистер Фишбейн, если не тридцать пять, то хотя бы двадцать.
— Левинсон! — сердито крикнул Фишбейн.
Над лестницей появился слуга с длинными бакенбардами,
— Покажи господину, где дверь, если он не захочет поесть прежде, чем покинет дом.
— От того, что я имею, курица не вылечит, — сказал Мендель.
— Сюда, пожалуйста, — сказал Левинсон, спускаясь по лестнице.
Исаак помог отцу подняться.
— Сдайте его в лечебницу, — посоветовал Фишбейн через мраморную балюстраду.
Он быстро взбежал наверх, а они тут же очутились на улице, и на них напал ветер.
Дорога до метро была утомительной. Ветер дул печально. Мендель задыхался и украдкой оглядывался на тени. Исаак, стискивая в застывшем кулаке орехи, жался к отцу. Они зашли на сквер, чтобы отдохнуть минуту на каменной скамье под голым деревом с двумя суками. Толстый правый торчал вверх, тонкий левый свисал. Медленно поднялась очень бледная луна. Так же медленно поднялся при их приближении к скамье человек.
— Пшолво рюка, — хрипло сказал он.
Мендель побелел и всплеснул высохшими руками. Исаак тоскливо завыл. Потом пробили часы — было только десять. Бородатый человек метнулся в кусты, и Мендель издал пронзительный страдальческий крик. Прибежал полицейский, ходил вокруг и около кустов, бил по ним дубинкой, но никого не поднял. Мендель с Исааком поспешили прочь из скверика. Когда Мендель оглянулся, тонкая рука у дерева была поднята, толстая опущена. Он застонал.
Они сели в трамвай и приехали к дому бывшего друга, но он давно умер. В том же квартале они зашли в закусочную и заказали яичницу из двух яиц для Исаака. Все столы были заняты, кроме одного, где сидел плотный человек и ел суп с гречкой. Они только взглянули на него и тут же заторопились к выходу, хотя Исаак заплакал.
Мендель вынул еще одну бумажку с адресом — но дом был чересчур далеко, в Куинсе, и они, дрожа, остановились в каком-то подъезде.
Что я могу сделать за один короткий час? — исступленно думал Мендель.
Он вспомнил о своей мебели. Рухлядь, но за нее можно выручить несколько долларов. «Идем, Исаак». Они опять пошли в ломбард, чтобы поговорить с ростовщиком, но свет не горел там, и стальная решетка — за ней блестели золотые часы и кольца — надежно преградила путь к месту торга.