Он, конечно, немедленно воспламенился при виде ее стройного, тонкого тела. Тела почти атлетического сложения – странно употреблять подобные слова применительно к женщине.
– Расскажи мне о своих друзьях, – попросил он. – О Ривзах.
Может, ему удастся вернуть очарование первого путешествия. Глупо, но ему захотелось, чтобы на ней опять была кричащая шляпка с перьями – и чтобы она сидела напротив него.
– У них в семье было семеро детей, – начала она. – Шесть девочек и Том. Я по возрасту ближе к Мириам и дружила больше именно с ней. И с Томом.
Она беседовала с Томасом Ривзом и его женой не больше пятнадцати минут вчера, быстро переговорив с ними, прежде чем окунуться с головой в круговорот других гостей.
– Меня даже просили играть с ними, – сказала она. – Миссис Ривз говорила, что только я могу сохранить мир среди девочек. Мама, правда, считала, что меня принимают в этом доме потому, что я более благородного происхождения, чем они, а у миссис Ривз – светские амбиции. Но я так не думаю. Они были гораздо богаче нас. Правда, ни то, ни другое не имело значения, когда мы были детьми. Мы играли, играли и играли. Мы лазали по деревьям, плавали в речках и ныряли в озере – хотя все это было запрещено. Я была… Мама однажды назвала меня сорвиголовой. Боюсь, она была права.
– Любой, кто играет в крикет так же хорошо, как ты, должен быть сорвиголовой, – сказал он.
Смешно, но ему захотелось, чтобы он знал ее тогда. За последний месяц их знакомства он уловил всего несколько проблесков образа той живой, веселой девочки, которой она, должно быть, была в детстве.
– Когда я выросла, – продолжила она, вытягивая руки на коленях и глядя на них – кольцо выглядело странно новым и сверкающим, – папа предложил, чтобы я направила энергию в другое русло. И с тех пор я трудилась вместе с мамой, пока она была жива, а после ее смерти сама выполняла все обязанности в приходе. Но я не возражала. Мне нравилась такая жизнь.
Она рассказывала об этом во время первого путешествия, но тогда он слушал по-другому. Он думал, что она плетет увлекательную нить фантазий.
– И ваша дружба закончилась? – спросил он.
– В общем-то нет, – сказала она. – Они повзрослели. Когда я приняла приглашение на место гувернантки так далеко от дома, тяжелее всего было потерять эту дружбу. У Бернаби мне было позволено получать не более трех личных писем в год. Я так скучала по моим друзьям. Я скучала по Мириам.
– А Том? – спросил он. – Неужели между вами не было романтического влечения?
Конечно же, должно было быть. Они почти одного возраста. Оба красивы. Он пожелал, что спросил об этом.
– В общем-то, нет, – ответила она. – Мы всю жизнь были друзьями. Сложно было бы взглянуть друг на друга по-другому. Конечно, мы тяжело перенесли расставание и мысль о том, что, возможно, никогда больше друг друга не увидим. И он тяжело отнесся к тому, что мне придется стать гувернанткой.
– Но он не пытался остановить тебя? – спросил он.
Она улыбнулась, по-прежнему глядя на руки.
– Он предложил мне выйти за него замуж, – сказала она. – Но я отказалась.
– Почему? – спросил он.
– Потому что он предложил мне из жалости, – сказала она. – Он не любил меня. А я не любила его. Это не было бы замужеством, о котором я мечтала.
Он внезапно ощутил беспокойство. Она описывала их собственный брак. За исключением того, что она не смогла сказать «нет» ему.
– ао каком замужестве ты мечтала? – невольно спросил он.
Она внезапно подняла глаза, и ее щеки наконец-то заалели. Похоже, она только сейчас поняла, какой оборот принял разговор.
– Ну, – рассмеялась она, – обычная мечта, как у любой девочки или очень молодой женщины. Теперь это кажется глупым и наверняка покажется еще глупее джентльмену – особенно герцогу. Я мечтала о романтической любви. Я верила в эту смешную сказку, будто где-то каждого из нас ждет единственный идеальный спутник, что… Все это не имеет значения. Но я рада, что не вышла замуж за Тома. Я бы всегда чувствовала… – Она прикусила губу, но у нее не было выбора, кроме как продолжить то, что она начала говорить. – Что я принудила его к этому. Я бы всегда помнила, что обязана ему и никогда не смогу расплатиться. Я… – Она все-таки остановилась.
Именно так она чувствовала себя по отношению к нему, конечно. Она думала, что вынудила его жениться на себе. Она думала, что обязана ему всем и никогда не сможет вернуть этот долг. Ее замужество было обузой для нее. Она никогда не сможет быть с ним счастлива.
Что она скажет, если узнает, что он ошибочно принял ее за актрису и продажную женщину? И что он довез ее до Синдона не из доброты и соображений ее безопасности, а…
– Расскажи мне еще, – попросил он, – об играх, в которые вы играли тогда, о ваших шалостях и проделках.
Он страстно желал узнать ее. Хотя она рассказала ему о себе намного больше, чем он – ей, она все еще была для него незнакомкой – незнакомкой, которая стала его женой и герцогиней, незнакомкой, с которой он вступил в интимные отношения прошлой ночью и продолжит их сегодня ночью, завтра ночью и так – всю их жизнь.
– Это не были поступки, достойные детей из благородных семейств, – сказала она, мимолетно улыбнувшись, так что он на мгновение уловил золотые искорки в ее глазах. – А некоторые были просто непозволительными, как, например, тот раз, когда все мы – Том, Мириам, Агнес и я – выбрались тайком ночью, потому что Том слышал, будто рыба по ночам выпрыгивает из реки и ее можно ловить руками. Кажется, мне было восемь лет. Конечно же, мы не увидели ни одной рыбы, не говоря о том, чтобы поймать ее.
Он улыбался. Она рассказала ему о еще нескольких приключениях, о которых раньше не рассказывала. Очевидно, Том Ривз был предводителем, а Стефани – второй после него в этой компании. Он вспомнил собственное детство. Он был похож на Тома, только вел себя еще хуже, пока отец, отчаявшись воспитать его достойным титула герцога самостоятельно, не отослал его в возрасте десяти лет в закрытую школу. Теперь ему казалось, что большую часть детства он провел на скамье в кабинете отца, стараясь не прислушиваться к свисту розги, который был предвестником острой боли.
«Пусть Джордж, черт побери, будет этим герцогом! – вспомнил он, как кричал однажды в напрасной надежде уклониться от предначертанной судьбы. – Все, что я хочу, это был солдатом или моряком, черт побери!» Все, что он получил в результате этой вспышки – строгий приказ снова лечь на скамью. А потом началась школа. Он задумался над тем, сколько людей, знающих его теперешним, догадываются о том, каким ребенком он был.
Будет ли его старший сын таким же бунтарем? И будет ли он сам выяснять отношения с сыном теми же методами, что и его отец? Отец был человеком с непомерно развитым чувством собственного достоинства и начисто лишенным чувства юмора, хотя способным на любовь. Был ли он похож на отца? Мать и сестры говорили, что похож.
Он внезапно повернулся и взял Стефани за руку. Этого ему хотелось уже больше часа. Какие у нее красивые руки с тонкими длинными пальцами. Он зажал ее кольцо между кончиками пальцев и повертел его.
– Я надеюсь, тебе понравится Уайтвик – Холл, – сказал он. – Парк такой большой, что не замечаешь, где он кончается и где начинаются фермы, пока не наткнешься на них.
– Я уверена, что мне там понравится, – ответила она. – Она не сделала попытки отнять руку. – Думаю, он намного больше Синдон-Парка. Я постараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности, Алистер.
– Это спокойное, хорошее место, чтобы там росли дети, – сказал он. – Шесть поколений моей семьи выросли там. Наши дети станут седьмыми.
– Да, – сказала она. – Я знаю, что ветвь герцогов Бриджуотерских еще ни разу не оставалась без наследника мужского пола. Там даже есть портретная галерея, верно? Твоя мать рассказывала мне, что в ней висят портреты всех твоих предков. С нетерпением жду, когда увижу их. И я постараюсь, чтобы традиция не нарушилась. Я надеюсь подарить тебе наследника не больше, чем через год.