— На улице цыкнешь — зарежу!
Юру подхватили под руки с одной стороны — Яков, с другой — Гундосый.
— Мы отведем тебя домой. Проспишься, завтра с нами пойдешь «на арапа». Гляди только — без фокусов. А за науку спасибо скажешь, — говорил Яков.
— Не вздумай — в милицию. Все одно не дойдешь — прирежем, — шипел Гундосый. — Никто тебе не поможет.
— Каждый человек — за себя. А за тебя — никто, — сказал Яков.
Юра долго не засыпал. Опухло ухо. Болели живот и поясница. Тяжело было дышать. Он лежал и думал. До чего дошел! Начал со спекуляции — попал к ворам. Что его ждет впереди? Если он не пойдет к ним, его убьют. Если пойдет, то станет вором, будет бояться милиции, дворников, собак, случайных прохожих, будет презирать себя. Отправиться в милицию… не дойдет… А если дойдет, то его посадят вместе с ними.
Ныло сердце, как больной зуб.
Он старался не ворочаться на постели, чтобы не разбудить мать. Но она все равно услышала. Позвала:
— Юраша.
Он подошел к ней.
— С кем ты сегодня дрался?
Юра удивился. Он был уверен, что мать ничего не заметила. Ответил угрюмо:
— Было — прошло…
Разве мог он рассказать обо всем? О том, как продавал ворованное на рынке? О краже? О ноже в руке Гундосого, о холодно вспыхнувших глазах Якова? Удары, десятки ударов в живот, в бок, в опину. А что ждет его впереди?
— Расскажи все, сын…
Он вспыхнул. Закричал на нее, на себя, пытаясь заглушить свой страх:
— Отстань от меня! Слышишь, отстань! Ты еще ко всему!..
Мать приподнялась на постели. Сын впервые так разговаривал с нею. Что это — дурное влияние? Или ему так трудно?
Материнское сердце говорило: да, ему трудно. Захотелось привлечь его к себе, пригладить вихры, спрятать на своей груди его мальчишечью, глупую и любимую голову.
У нее появилось тревожное предчувствие.
— Юрий, — сказала она. — У нас в роду все были честными людьми.
— Знаю, — буркнул он.
— Расскажи мне все и давай вместе подумаем, как быть.
— Потом, — снова буркнул Юра.
…На следующий день он пошел в городское управление милиции…
Подполковник Котловский слушал Юру и одновременно вспоминал… Сколько он видел таких вот юных лиц, истерзанных страхом или болью…
Семен Игнатьевич понимал людей. Движение губ, улыбка, взмах бровей и особенно руки — изнеженные или мозолистые, нервные и гибкие или тупые, с короткими пальцами, дрожь пальцев или наглое постукивание по столу — открывали ему не одну черту в характере подследственного.
Подполковник внимательно приглядывался к сидящему перед ним Юрию Чижику. И этому юноше он должен помочь стать настоящим человеком.
Смяв папиросу, Котловский спросил:
— Боишься их?
— Боюсь, — ответил Юра.
— Они сами всех боятся, — сказал Семен Игнатьевич. — Ясно?
— Ясно, — ответил Юра. Но ему было совсем ничего не ясно.
— А тебе надо лечиться, — проговорил подполковник. — Не делай больших глаз. Да, тебе нужно лечиться от страха, от лени, от эгоизма. И мы поможем тебе устроиться в лечебницу.
Он снял телефонную трубку и набрал номер.
— Приветствую тебя, — сказал Семен Игнатьевич в трубку. — Это я, Котловский. С просьбой к тебе. Есть у меня один знакомый паренек, ему срочно требуется лечение. От чего? Ну, скажем, от лени и страха. Нет, болезнь пока не запущена… Да… Так не примешь ли его в свою лечебницу?… Что? Думаю, согласится. Сейчас спрошу у него.
Он повернулся к Юре:
— Пойдешь учеником расточника на завод?
— Да я… Да я… — Юра не находил слов.
— Ясно, — сказал подполковник и проговорил в трубку: — Пойдет..
Котловский передал привет какому-то Кузьме Владимировичу, попрощался и положил трубку на рычаг. Взял листок бумаги, написал несколько строк, протянул листок Юре:
— Вот адрес завода. Завтра явишься.
— А сегодня нельзя?
Семен Игнатьевич засмеялся:
— Припекло? Смотри же, — ты — мой подшефный. Буду справляться, как работаешь. А теперь — пошли со мной. Надо же тебе на что-то жить до первой зарплаты.
Юра сделал протестующий жест.
— Стесняться тут нечего, — строго проговорил подполковник. — Думаешь, — жалею? У меня на всех таких жалости не хватит. У нас есть специальный фонд помощи. Будешь зарабатывать — отдашь. Ну, давай пропуск, подпишу.
В коридоре Семен Игнатьевич попросил Юру подождать. А сам вошел в большую комнату и направился к старшему лейтенанту, сидящему за столом в углу. Тот хотел встать, чтобы приветствовать начальника.