— Давай минимизируем возможный вред моему хрупкому позвоночнику, — безапелляционно предложил папа. — На репетиции ты просто постоишь под крюком. Но мы будем считать, что ты висишь. А уж на спектакле, ладно, поподнимаю тебя.
На том и порешили.
— Дядя Леша!
— Папа!
Папа вздрогнул, выплюнул бороду и, топая ногами, вышел к столпившимся вокруг Буратино куклам.
— Дурацкая деревяшка! — проревел он, сам удивившись звериным звукам, раздавшимся изо рта. — Ты помешал моей замечательной комедии!
Текст оказался немного перевран, но в целом папа был доволен своей игрой.
4
Одинокие, но бурные аплодисменты Семена Семеновича возвестили о конце репетиции.
— Вы это сделали! — радостно заухал он с места во втором ряду, с которого вальяжно наблюдал за мучительным прогоном спектакля. — Теперь вам всего-то и осталось, что напрячься и сделать это еще раз!
Папа утер бородой потный лоб и сел на край сцены, свесив ноги.
— А вообще как это было со стороны?
— Сойдет для сельской местности. Если вас позовут туда с гастролями. Хе-хе!
— Совсем плохо, да?
— Да нормально! Ну, за исключением некоторых моментов.
— Ты про Артемонов?
— Да нет, с ними как раз все в ажуре.
— Вот и мне так кажется.
Когда репетиция добралась до момента первого появления пуделя, на сцену выскочили сразу два Артемона. Оба тащили стулья. Сережа волок обычный деревянный от парты, а Миша — вертящийся для пианино. По задумке, Артемон должен был принести стул из домика Мальвины, чтобы, ступив на него, подвешенный Буратино без посторонней помощи смог спуститься с дерева.
Братья достигли Буратино одновременно. Каждый подставил свой стул под одну из ног Дениса. Буратино не пошевелился, ожидая указаний режиссера. Ерохины обернулись и выжидательно посмотрели на папу. Папа устало махнул рукой:
— Чувствуйте себя как дома.
Услышав это пожелание, Миша тут же отвесил Сереже подзатыльник. Сережа прыгнул на Мишу, и братья покатились по сцене.
— Ура! — закричал Костик. — Собачьи бои! Ставлю на кучерявого!
— Прекратите! — скомандовал папа.
Ерохины с готовностью выпустили друг друга из стальных хваток и поднялись с пола.
— И что мне с вами делать? — спросил папа. — Я так понимаю, переговоры в кулуарах зашли в тупик.
Братья опустили глаза.
— Ладно. В общем, так. Властью, данной мне Виктором Геннадьевичем, разрешаю вам в репетиции участвовать обоим. Хотите — хором говорите, хотите — по очереди, мы потерпим, только ведите себя хорошо. В конце репетиции я выберу лучшего Артемона. И тогда — чур не обижаться! Идет?
Братья кивнули.
— Значит, договорились. Так, сейчас уносим вертящийся стул и продолжаем.
— Хе-хе. Воистину Соломоново решение! Дать шанс обоим! — одобрительно отозвался из зала Семен Семенович.
— Соломоновым решением было бы дать обоим ремня, — сказал папа, и его рука непроизвольно погладила торчащую из-за пояса плетку.
Но к папиному удивлению, когда братья Ерохины вышли на сцену, их было не узнать. Стоило одному начать реплику, второй ее подхватывал. А если даже они и говорили что-то разом, это выглядело очень естественно. «Такое ощущение, словно они знают друг друга всю жизнь!» — подумал папа, не подумав.
К концу репетиции папа пришел к выводу, что два Артемона если не лучше в два раза, чем один, то уж, во всяком случае, не хуже, и решил рискнуть — оставить в спектакле обоих.
Получив от Семена Семеновича подтверждение, что с Артемонами действительно все в порядке, папа встал и отправился за сцену обрадовать Ерохиных. Когда он скрылся за декорациями, дверь актового зала отворилась.
Это были Анна Степановна и мужчина в темных очках, спортивном пиджаке и джинсах.
— Я смотрю, тут у вас за 15 лет ничего не изменилось, всё по-старому, — сказал мужчина.
— Как это не изменилось! Как это по-старому! — в голосе Анны Степановны слышалась обида. — Шторы новые!
Мужчина снял очки, посмотрел на шторы, кивнул и снова спрятал глаза за темными стеклами.
Анна Степановна подошла к сцене. Проходя мимо Семена Семеновича, который сидел, развалившись на кресле и закинув ноги на первый ряд, она посмотрела на него так строго, что тот немедля выпрямился и принял позу, полагающуюся взрослому.