Когда Денис повернулся к залу, зрители увидели, что теперь его нос свисает ниже подбородка наподобие хобота.
— Попробуй порвать очаг руками, — донесся из-за декорации папин голос.
— Там точно есть что-то вкусное! — быстро сориентировался Денис и начал скрести картон.
Картон был на удивление прочен. К тому же сегодня утром мама Дениса сама подстригла ему ногти, чтобы он выглядел на сцене опрятно и ей не пришлось за него краснеть.
— Ну что? — тихонько спросил папа.
— Не получается, — сквозь зубы прошипел Денис.
— Сейчас что-нибудь придумаем.
Через секунду из-за декорации вылетел обломок линейки и шлепнулся на сцену.
— Кри-кри-кри! — раздался голос сверчка. — Ой-ой-ой! Я куда-то уронил свой ножик!
Денис подобрал линейку.
— Сейчас я до тебя доберусь, букашка-таракашка! — пригрозил Буратино и принялся царапать неподдающийся картон.
— Кри-кри-кри! — подбодрил деревянного человечка сверчок, который, похоже, ничуть не боялся куклу, вооруженную ножом.
Папа закрыл лицо руками.
— Да здесь какая-то дверца! — радостно сообщил зрителям Буратино, разодрав нарисованный очаг.
И тут, слава богу, на сцене появился папа Карло.
— А что случилось с твоей курткой? — спросил отца Буратино.
«А что случилось с твоим носом?» — едва не ответил Митрофан, но вместо этого сказал:
— Я продал ее, чтобы купить тебе азбуку!
— Ты принес мне что-нибудь поесть?
— Да, вот! — Митрофан протянул Денису манго. — Только не ешь его, оно еще будет нужно в таверне, — прошептал он.
Денис взял манго. При этом у него из рукава выпал и закачался браслет от наручников. Денис торопливо запихнул его обратно и, придерживая падающий на губы нос, стал «есть» фрукт.
Яблоко, которое в этой сцене должен был грызть вместо луковицы Буратино, задумавшись, съел Юра Кондаков. «Оно было несладкое и червивое», — оправдывался он, давя на жалость. И Соне пришлось пожертвовать припасенным для Костика манго.
Все это как-то прошло мимо папы, и теперь он, выглядывая из-за кулисы, думал, что ему уже повсюду мерещатся манго.
Папа облизнулся и посмотрел в зал. Чем дальше от сцены располагался ряд, тем жизнерадостнее были зрители. Первоклассники и второклассники почтительно следили за спектаклем, третьеклассники лыбились, четвертые и пятые классы хихикали и переглядывались. Лишь последний ряд с директрисой и людьми из РОНО был озадаченно серьезен. Дальше, у стены, едва удерживая телефоны и камеры в трясущихся от смеха руках, искренне веселились родители.
В ряду второклассников возникло шевеление. Это поднялся с места Ростислав Борисович.
Последние пять минут в животе продюсера шла война. И, кажется, побеждали плохие. Периодически Ростислав Борисович вздрагивал и вибрировал всем телом, словно телефон, получивший эсэмэску. Эти неприятные ощущения сопровождались звуками из нутра, похожими на клекот в трубах центрального отопления, когда по ним осенью пускают горячую воду.
Ростислав Борисович понял, что, если он сейчас не добежит до туалета, случится нечто ужасное. Он встал с кресла и тут же осознал, что добежать не удастся. Передвигаться получалось только осторожными шагами. От резких движений в желудке вспыхивали волнения и разгорались беспорядки. Очень осторожно Ростислав Борисович двинулся вперед на негнущихся ногах, словно человек, который забыл, как пользоваться коленями.
Когда он поравнялся с Анной Степановной, они встретились глазами.
— Вы уже уходите? Вам настолько не понравилось? — спросила она. — Я сама не понимаю, что с ними сегодня!
Ростислав Борисович ничего не ответил и медленно прошел мимо, как задумавшийся о чем-то своем призрак.
Его целью был туалет для учителей, о существовании которого он помнил еще с дней учебы.
Сережа подпрыгнул на месте. Его пронзила мысль, что, тренируясь открывать и закрывать замок радиорубки, он в итоге так и оставил дверь незапертой. И теперь туда мог зайти кто угодно и спереть или сломать что-нибудь. Со времени своего краткого визита в радиорубку из всей ценной аппаратуры Сережа запомнил только микрофон, в который он зачитывал фамилии учеников, бегавших на перемене по коридору, и молоток, который по неизвестной причине лежал на стуле и мешал Сереже сидеть. Но наверняка там были и другие важные вещи.
Тихонько, по стеночке, Сережа соскользнул со сцены.
Ростислав Борисович влачился по коридору. Наконец на далеком горизонте появилась дверь с табличкой «Для служебного пользования». Оставалось пройти бесконечные пять метров.